Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев - страница 97
Наступили мягкие лиловые сумерки, очень короткие в тропиках, но особенно приятные после знойного дня. Бартоломе любил эти часы вечерней прохлады. Сидя с Рентерией под тенистой цветущей куахарой, он снова заговорил об отъезде:
— Как мне быть, Педро? Сейчас грузят две галеры с солью для отправки в Санто-Доминго, и я мог бы поехать…
— Не знаю, что и сказать вам, Бартоломе, — ответил Рентерия. — Я уже стар и не боюсь смерти, но наши дела действительно под угрозой. Мне сказали, что даже на донью Марию было покушение со стороны этих бессовестных людей. Может быть, Гарсето и прав.
— Если я и поеду, то сделаю это против своей воли!
— Вы можете оставить вместо себя Франсиско де Сото, нашего лейтенанта. Он хотя и недавно у нас, но кажется мне, что честный человек; он из Ольмеды, я знавал его родителей.
И было решено ехать. Ночью же Бартоломе составил две записки. Одна — распоряжения Сото, которого Бартоломе оставлял вместо себя начальником колонии, а другая — прошение в Аудиенсию Санто-Доминго о защите от испанцев Кубагуа.
В день отъезда Гарсето, прощаясь с Бартоломе, опять сказал:
— Сеньор, ваш долг — ехать!
— Один бог знает, падре Гарсето, как много в жизни я делал против своей воли. Ведь решено, я еду, если даже это и ошибка с моей стороны.
Печальные от предстоящей разлуки, обнялись Бартоломе и Рентерия. Бартоломе взял с собой немного вещей и ящик с книгами, с которыми никогда не расставался.
…Лейтенант Франсиско Сото был, в сущности, неплохим человеком. Но он всегда был беден. И первое, что он сделал, вопреки запрещению Лас-Касаса покидать Куману, — отправился на каравелле и на гребной фусте, принадлежавших колонии, добывать золото, жемчуг и рабов.
Терпению индейцев пришел конец. После отъезда Бартоломе набеги с Кубагуа участились. Раньше индейцы Кумана видели в своих колонистах защитников от испанцев Кубагуа, а теперь Сото и его солдаты делали то же самое. И, увидев, что нет ни правды, ни мира, решили индейцы отомстить испанцам.
В селении стало тревожно. Не прошло и двух недель после отъезда Бартоломе, как донья Мария тайком предупредила Рентерию и монахов о планах своих соплеменников. Над маленькой колонией нависла опасность.
Мимо порта Куманы проходила каравелла. Гарсето с монахами и Рентерия с колонистами умоляли взять их с собой, но каравелла запаслась пресной водой и ушла, оставив всех на произвол судьбы.
Донья Мария пришла в миссию как бы за лекарством для больного ребенка, которого лечил Рентерия.
— Когда, Мария? — шепотом спросил Рентерия, передавая лекарство.
— Завтра, — еще тише по-испански ответила индианка и быстро ушла.
Рентерия принял решение укрепить монастырь. У них было несколько аркебуз, которые разместили вокруг ограды дома, но оказалось, что порох в них отсырел. Рентерия стал сушить порох на солнце.
Внезапно, со страшными криками ломая ограду, ворвались в монастырь индейцы. Они напали на испанцев, убили двоих земледельцев и одного монаха. Рентерия пытался защищать безоружных монахов и колонистов. Но стрела попала ему в сердце, и он упал. Хасинте стал его поднимать, Гарсето закричал:
— Спасайтесь через сад! Скорей, они снова бегут сюда! Хасинте, брось его, он уже не дышит!
Но старый Хасинте с помощью одного из колонистов поднял Рентерию. Беглецам удалось ускользнуть из монастыря в сад. Индейцы, думая, что все испанцы в монастыре, подожгли его постройки и дом Лас-Касаса.
В это время каравелла Сото подходила по реке к селению. Чем ближе была гавань, тем необычнее становилось небо: зловещий свет палящего солнца едва пробивался сквозь густую завесу дыма. Горел монастырь! Сото с солдатами бросился туда. В схватке индейцы ранили его отравленной стрелой.
— Проклятье! — крикнул он и выронил шпагу.
Им удалось пробраться в сад. Там они нашли Гарсето с монахами и колонистами.
— Где Рентерия? — спросил Сото на ходу, превозмогая страшную боль.
— Сеньор убит… — со слезами ответил Хасинте, показывая на тело Рентерии.
— Скорее на канал! — сказал Сото, услышав крики индейцев. — Там стоит лодка. Мы успеем добежать до нее, пока они не прорвались в сад!
На канале стояла большая лодка.
— Какая удача, — прошептал Сото, без сил опускаясь на дно лодки. — Мы, кажется, спасены…
Они быстро поплыли по каналу к реке. Увидев уходящую лодку с испанцами, индейцы бросились им вслед на своих легких каноэ. Они осыпали беглецов стрелами и уже нагоняли их.
По берегу реки росли рощи кактусов. Когда индейцы почти настигли лодку, Сото крикнул:
— Скорее в кусты! Прячьтесь в кактусах!
Обдирая руки и головы, испанцы спрятались в колючих зарослях кактуса. Полуголые индейцы не могли пробраться туда, и лишь это спасло испанцев от неизбежной смерти.
Индейцы выпустили несколько стрел в заросли и ушли. Когда Сото убедился, что можно выйти, он приказал всем снова сесть в лодку и плыть дальше.
— Падре Гарсето, — сказал почти теряющий сознание Сото, — мне не прожить и одного часа. Я знаю… Я сожалею, что не выполнил приказа Лас-Касаса. Скажите ему… И мне очень жаль бедного Рентерию… он был настоящим кастильцем.
— Вы поправитесь, сын мой, — утешал раненого Гарсето, — мы вылечим вас.
Но Сото только покачал головой и показал свою распухшую и почерневшую руку. И действительно, когда к вечеру их подобрала галера, грузившая соль, Сото был уже мертв.
Ранним утром Гарсето прочел краткую молитву над телами Рентерии и Сото. Матросы галеры прекратили работу и опустились на колени. Под медленные звуки погребального колокола тела завернули в парусину, привязали каменное ядро и бросили в море. Все молчали. Лишь доносился с берега жалобный крик каких-то морских птиц да тихо плакал старый Хасинте, очень любивший Рентерию, лучшего друга своего господина.
