Виктор Вавич - страница 184

И что это кричит кто-то сверху? И вон со сцены все глядят вверх, нагалерку, кто-то машет руками: всех как срезало голосом этим; всеобернулись, и только шелест на миг - и вот крик сверху:

- ...а в городском саду конные стражники! Избивают! Нагайками детей!

Гулом дохнул театр, и крик поверх гула:

- На площади полиция! Конные жандармы! Театр хотят! под-жечь!!

Крикнул он со всей силы. И сразу вой набил весь театр, вой рвался,бился под куполом.

Тайке казалось, что сейчас не выдержит, оборвется и грохнет внизогромная люстра под потолком, ей казалось, что свет задергался, задрожал открика. Она видела, как дернулись все там, внизу, в оркестре, черной массойсбились вправо и в маленьких дверках вон, вон, душат, душат человека,спиной к косяку. Мотает головой, рот открыл, глаза вырвутся! Тайказаметалась глазами, где Израиль? Что это? Израиль выше всех, под стенкой,под самой рампой. Встал на что-то, на стул, что ли. Стоит и футлярчик подмышкой. Но в это время Тайку сзади прижали к барьеру, совсем сейчасперережут пополам - впились перила. Израиль смотрит прямо на нее, бровиподнял и машет рукой, каким-то заворотом показывает. Тайка со всей силыстаралась улыбнуться - Израиль что-то говорит - одни губы шевелятся и усы -ничего не слышно - но ей! ей! Тайке говорит, Тайке рукой показывает. Ух,какой он! Приказательный, как папа прямо. И вдруг отпустило сзади на миг, иТайка дернулась - ноги онемевшие, как отрезанные, и все-таки ноги поддали,и Тайка боком вскарабкалась на барьер и перевалилась. И вдруг за нейследом, сбоку, справа, слева, полезли люди, бросились, будто вдруготкрылось, распахнулось спасение - они бросались вниз, прямо на головы, насбившуюся гущу людей, топтали сверху ногами, потом проваливались и рукамивзмахивали, как тонут в реке. Тайка держалась за барьер, ноги нащупаликарниз, на той стороне - Израиль! Израиль! Израиль рукой, ладонью ифутлярчиком оттирает от себя, будто прижимает ее к барьеру, притискиваетчерез воздух, через дикий вой и говорит, говорит, широко говорит, ртом -скоро, скоро. Тайка глядела, держалась глазами за Израиля, а он выставилвперед руки, будто придерживал ее, чтоб не упала сверху. У Тайки немелируки, кто-то наступил на пальцы сапогом. Громадный мужчина ворочался внизу,он был уж без шапки и тяжелыми ручищами рвал соседей за лица, прорывалсявперед к узкой дверке оркестра - красная шея, совсем красная, мясная, онвертел головой, потом вскинул руки, стал бить себя по темени, неистово, совсей силы. И вдруг вмиг стало темно - как лопнул, не выдержал свет. Крикпритих на мгновение и взорвал последним оглушительным ревом - у Тайкизадрожали руки. Она смотрела в темноту, в ту самую точку, где был Израиль,смотрела со всей силы, чтоб не потерять направления. Тайка не чувствоваларук, но руки держали, как деревянные, а внизу будто кипит, ревет огонь -сорвусь - конец, как в пламя, а там, на той стороне, - Израиль, и казалось,что видит, как он руками придерживает воздух, чтоб она не упала.

Кукла

ВСЕВОЛОД Иванович не хотел выходить, не хотел сходить со своегокресла; как взбесились бабы - не повернись, все не так, все дурак выходишь."Валяйте, валяйте сами... без дурака, без идиота старого. Пожалуйста!"

Всеволод Иванович даже ногу на ногу закинул для независимости и сгребсо стола книгу, не знал еще какая - забыл, обтер пыльный переплет об ручкукресла - поскорей бы раскрыть. Всеволод Иванович без очков, ничего не видя,смотрел в раскрытую книгу, раскрыл, где открылась, серым туманом гляделапечать. Глядел, солидно хмурился в страницу. Очки в столовой оставил!Всеволод Иванович пошарил глазами по столу. Ага! Лупа, большая, чуть не вчетверть аршина, лупа в оправе, с деревянной ручкой, и Всеволод Ивановичрассматривал огромные буквы и мшистую бумагу: "идучи тою линией, браты былиперпендикуляры. Так гласит донесение первой российской землемерной партии вцарствование..."

Хлопнула наружная дверь. "Ушла. Ну и уходи. Уходи от дурака. Дуракведь", - вполголоса сказал Всеволод Иванович и положил книгу на стол, сталскручивать папиросу. Огорчительно крутил, не спеша. Заслюнил аккуратно,оправил, вкрутил в мундштук.

- Отчего ж? Можем и болваном жить. И оставьте болвана в покое... -говорил тихонько Всеволод Иванович и шарил в кармане спички. "И на столенету. И вечно затащут последнюю коробку. Черт их совсем дери! А потомдверью хлоп - и подрала - фюить хвостом. Красавица Гренады!" - и вдругзамкнулась душа; сразу все слезы ударили в горло: ищет бедненькая! Ищетприласкаться, счастья ищет, копеечного, ситцевого...счастья ситцевого...распинает ее всю. Маленькая была - куклу, куклу просила, с волосиками, чтобпричесывать, - куклу ей надо было, чтоб обнять, чтоб прижать, придавить кгруди и лелеять до слез, и собирался, собирался - купил, и как всяпокраснела, схватила, не глядя, ушла, забилась, не найти, чтоб не видели.Там и любила где-то свою куклу, пеленала, расчесывала. Всеволод Иванович ссилой хватил кулаком по стулу, и прыгнули старые сургучики и циркуль безножки. "А что, что я ей помогу! Сама теперь побежала. Фу, как дурак, наслезы слаб стал. Господи! твоя воля святая!" - вдруг за пятьдесят летпервый раз перекрестился Всеволод Иванович, один у себя в комнате.

И обступило время Всеволода Ивановича, и он раскрытыми глазами смотрелв стены, с шумом летело время мимо ушей голосами, криками. На охоте, тогда- застрелиться хотел. Осенью, на номере стоял. Заряд медвежий - в лобхотел, и полная грудь сил и воздух сырой с листом палым, и напружились