Виктор Вавич - страница 201

скажут. Чем больше уверять, больше смеху. А как она тогда-то, с бомбойкогда: сумасшедший, что ты делаешь! Бежала, небось, за мной. Надо сделать,сделать что-нибудь, - и Виктор заерзал на кресле и сжал рукой подлокотник.Поймать какого-нибудь, самого отчаянного. Все бегут за углы, а Вавич, вот,пожалуйте! Прет и никаких. Тот пулей ляп! - промах, а тут цап его зашиворот, раз! и об землю, как щенка, - и потрескивал под рукой подлокотник.Ах, ох! - нет-с, ни ах, ни ох - а к черту-с!

- Сумасшедший!

- Ладно-с, знаем вас, сударыня-с. Баста! Пожалуйте-ка того: ухожу.Куда? К чертям-с. - И Виктор злыми глазами обводил комнату.

- Медаль дадим.

- Благодарствуйте! - и Виктор поклонился - совершенно пронзительно.

Полицмейстер к себе на квартиру: Да что вы? Почему? И эта, конечно,тут, смотрит собачьими глазами.

- Поговоримте.

- Мы не в отдельном кабинете, о чем говорить-с, сударыня-с? Виктордолго глядел в штору, и Варвара Андреевна плакала виновато, просительно. Иголовкой этак вперед.

- Надо было раньше думать! - громко сказал Виктор.

Тускло глянуло письмо со стола. Будто не он писал. Порвать? Викторсгреб в кулак верх листа. Пустил. Расправил. Кинул в ящик стола. И быстростал раздеваться.

Вот оно

САНЬКА в бачках, в пенсне с черной тесьмой, в черной, в шикарнойчерной шляпе, в штатском элегантном пальто сразу почувствовал, что он ужене он, не Санька, и что в этом надо, неутомимо теперь уж надо делать то,для чего это все. Как вот если б в солдатах и сразу одели бы в форму. ИСаньке казалось, что он в чем-то сидит, вроде кареты или ящика, и смотритоттуда из окошечка, как из бойницы. Санька даже другим, совсем незнакомымголосом позвал извозчика. А холодок внутри как встал, так и держался крепков одном месте, и теперь надо в этом проехать этот путь и лишь бы скорейкончилось. Он будто ехал с ледяной горы и уж оттолкнулся, и начался разгон,и шибче, шибче летит, и уж теперь не удержать, и уж только держись крепче ижди. "На крайний случай застрелюсь", - и Санька рукой потрогал карман:тяжело и твердо лежал браунинг. Серьезно. Нахмурившись.

Чемодан был небольшой, кожаный, заграничный. И Санька совсем будто ине был тут - кто-то другой за него, вот этот, с заграничными манерами, идаже говорит как-то в нос. Сам без него, без Саньки, спрашивает:

- Проводник! Место номер одиннадцать. Это где же?

И в этом человеке в холодке где-то замер Санька и ждал, что будет сэтим человеком - в пенсне, в замшевых серых перчатках.

Прошелся по коридору вагона. Осталось пять минут до отхода. Санькинычасы у этого человека, как украл точно. Рядом в купе - офицер.Штабс-капитан... Пехотный. И сердце туго стукнуло. Несколько раз всего, иопять что-то прижало под ложечкой, будто корсет. Тормозной кран сразуувидел, вот он, с красным наконечником. С папироской прошел на площадку -другой. И пломбочка на шпагатике. Он третий в своем купе. Две дамы, одна сребенком. Девочка лет шести. Девочка уселась, уютится, одевает мишкуплюшевого, что-то приговаривает и взглядывает по-картиночному кокетливо намолодого человека в пенсне.

Три звонка. Вот они ударили - внутри стукнули, никогда так звука неслышал - как удар изнутри. Знал уж, не слышал, что поезд свистнул.Тронулся. Санька совсем сжался там внутри, сощурил глаза и замер. А тот,другой человек остался будто совсем пустым и один.

Пошел на площадку. Офицер курил в проходе. С площадки еще развзглянул: да, стоит. Через десять с половиной минут мостик - осталосьвосемь с половиной. Фонари реяли в окне, и что за места - как чужие. Поездшел полным ходом. Надо переложить браунинг из брюк в пальто. Осталось - ина часах, как и в уме, - ровно столько же, будто в голове часы, и стрелкастукает секунды в черепе. У молодого человека дыхание стало, и в тот жемиг:

Гуррах! гуррах! - мостик.

И рука дернула ручку крана и не чуяла, как рвался шпагат. Зашумело,завизжало под низом. Осаживало поезд. Надо в коридор. Офицер шагает к тойплощадке. Выскакивают из купе.

- Что такое? Что?

Уж много народу в коридоре. Надо к офицеру. Фу, дыхания мало. Ну, всеравно, все взволнованы, дама в дверях купе, девочку схватила за руки.Почему-то все к той площадке - проводник вон проталкивается к этой, гдекран. Успеть можно. И уж на площадке и уж быстро, молнией, рука толкнуларучку крана на место, стоя, как была. Уже толпа на площадке. Трудновыбиться туда, к офицеру. Поезд стоит, кажется.

- Господа? Пропустите, не толпитесь в тамбуре, - и проводник с фонаремнад головами тискается к дверям.

И вдруг окрик, резкий, оттуда, снаружи, из темноты. И все равно слышенза говором и через дверь - командный:

- Не выходить никому. Стрелять будем. За сопротивление взорвем поезд!

И сразу все смолкли на площадке. И слышны крики за дверью, там на волеголоса:

- Пятый сюда!

И вдруг крик возник в коридоре.

- Да что за сволочь! Непременно б��ду стрелять!

Санька рванулся в коридор.

Офицер колотил ногой в дверь купе. Две дамы хватали его за руки.

- Умоляю! Они взорвут! У меня ребенок! - И девочкин крик поверхголосов. Какой-то мужчина кричит:

- Вы не один, вы не имеете права! Не отпирайте, не отпирайте купе.

Уже плотная толпа сперла офицера. Офицер, красный, кричит, ревет:

- Проводник! Проводник!

"Не пустят, не пустят проводника, и все равно там защелка".

- Шинель мою подайте! - офицер локтями расталкивает пассажиров.

- У него револьвер в шинели, - кричит кто-то впереди Саньки. - Выникакого права...

Нет проводника, не идет. Санька прошел на площадку. Проводника не