Виктор Вавич - страница 209

Анна Григорьевна убитыми глазами с мольбой ловила взглядполицмейстерши, а она что-то лукаво думала и водила глазами по обоям.

- Ну, а сын мой, сын... - прошептала Анна Григорьевна.

Полицмейстерша вдруг глянула в глаза старухи и на миг остыла улыбка.Она быстро наклонилась и крепко поцеловала в щеку старуху.

- Все, все будет хорошо, честное слово, милая. Замечательно. - ИВарвара Андреевна лукаво засмеялась. - Только идите, идите! - заторопилаВарвара Андреевна, она подхватила под локоть Анну Григорьевну, поднимала еес диванчика, нажимала звонок. - Настя! Настенька! Ку-ку! Ку-ку! - кричала вдвери Варвара Андреевна.

На пружинах

- РУЧАЮСЬ вам,- говорил Ржевский Наденьке, - чем угодно ручаюсь, чтоза нами никто не следит.

Ржевский плотней уселся на сиденье пролетки и плотней взял Надю заталию. Надя повернулась к нему, мазнула перьями шляпы по лицу.

- Виновата!

- Это в порядке. Смотрите, какая вы шикарная дама. Да нет! С такимсолидным кавалером! - Ржевский, смеясь, подкинул вверх подбородком. - Атам, в пути, шляпку эту за окошко. Это в чемодан и простушкой. К докторуКадомцеву. Там подводой двенадцать верст. Сестрой в больницу. И прошу - подсвоим именем. Пожалуйста. Вас все равно ни одна собака там... А потом...уляжется, знаете. И передачи и письма - не беспокойтесь.

И у Наденьки стало на минуту спокойно на душе. И все у него выходиткак-то кругло, обкатано, как вот голос у него - ровный и катится спокойно,округло.

Пролетка мягко подскакивала на резиновых шинах.

- Но вы меня простите, - Ржевский чуть придвинул лицо к Надиному уху,- ну неужели вам нравятся эти люди? Нет, нет, я понимаю, даже при разностикультуры - в разбойника можно влюбиться, каким-нибудь, черт возьми, пиратомувлечься, ей-богу... даже тореадором. Но ведь тут же...

Наденька резко повернулась, завернула голову, глядела в глаза:

- Разве вам противен, что ли, рабочий класс! Пролетариат? Наденькевдруг стало противно, что она успокоилась на тот миг, что она пользуетсяуслугами этого адвоката с бархатами в голосе.

- Да, милая, - и Ржевский мягко и осторожно придавил талию, - ну,скажем, рабы. Класс? И есть же свои классовые рабские неприятные черты.Да-да, от рабства, мы же говорим про классовые... Ну а если б это классовоевам нравилось, - налево, извозчик! - крикнул Ржевский, - нравились бы вамрабы, так неужели вы старались бы, чтоб их не было.

- Рабства! Рабства! - крикнула Наденька.

- Ну, так слушайте - ведь без рабства и рабов бы вам не найти.

- Они бы изменились.

- Так я не знаю, понравились бы они вам тогда, ведь вы же рабовлюбили, а от них бы ничего не осталось - классового-то, что вам было...Да-да! К вокзалу! - опять крикнул Ржевский. - Я ведь вас провожаю доИвановки, непременно, непременно, - шептал Ржевский на перроне, и Наденькеопять стало покойно, и руке было легко и мягко под ручку с Ржевским.

В купе Ржевский постелил Наденьке плед.

- Таня вам там конфет положила, давайте угощаться. - Наденька досталаконфеты.

- Пожалуйста, - Ржевский ловко держал перед Надей коробку. - Да-с, -говорил Ржевский, поглядывая на дверь, - вам, может, конечно, нравитсягероизм борьбы...

- Да оставьте! - Наденька раздраженно бросила коробку на столик. - Ониборются, да, за дело пролетариата.

- Не так громко,- сказал вполголоса Ржевский, - да, конечно, борютсяза свои интересы. За свои интересы борются все - и правительство и моиклиенты. Надежда Андреевна, вы не сердитесь на меня, если я такойнеобразованный, - и Ржевский так искренне и прямо поглядел на Надю, чтовдруг мелькнули Танины глаза, и Наденька улыбнулась, даже сконфузилась,отвернулась, раскрыла коробку, сунула в рот конфету.

Ржевский с детской гримасой глядел на Надю.

- Ну, ну! - весело сказала Надя. - А кто же не борется за своиинтересы, своего класса? - Надя сама не ожидала, что выйдет с такойдобродушной насмешкой.

- Да вот интеллигенция, к которой я не смею, конечно, себя причислить,- наклонился к Наде Ржевский, - умирает за интересы чужого класса.

- Она не класс! - присасывая конфету, совсем налегке говорила Надя.

- Ну и не рабочий же класс? А если никакой, так могла бы и не боротьсяи не лезть в петли. Поезд тронулся.

- Мы вдвоем? - оглядывалась Надя.

- Билеты куплены, но пассажиры не поедут, - улыбнулся Ржевский. -Слушайте, в конце концов можно даже и бороться за то, чтоб класс пересталбыть классом - какие же классы при...

- Слушайте, это папа вам велел агитировать меня или это Танечкиназатея? - и Наденьке самой понравилось - так у ней насмешливо, по-дамски,вышло.

- Вот что, ведь мне скоро выходить. Билет у вас до самого конца, авыйдете на разъезде за Павловкой. И этот Кадомцев - чистейшей души старик.Вот интеллигенция уже коренная - тридцать пять лет в трущобах италантливейший хирург. И жена из учительниц каких-то или фельдшериц... Ну,я собираюсь. Ну, дайте вашу ручку.

Наденька держала, тянула к себе руку, чтоб Ржевский не поцеловал.Ржевский не выпускал из своей.

- Подводу всегда достанете, торгуйтесь, это совсем придастнатуральности.

Наденька слушала, и Ржевский незаметно наклонился и поцеловал руку.

- Ну, успеха, - он помахал шляпой в дверях купе.

- Отвратительно, отвратительно, - шептала Надя, когда поезд катилдальше. Она сдернула шляпу, пыталась открыть окно, затолкала ногами подсиденье: к черту! К черту. - Котик такой, ах, скажите, - громко под шумвагона говорила со злобой Наденька и затискивала манто с черным кружевом вчемодан, - ноту в горле перекатывает: рабство! рабы-ы! - передразнивала