Асина память. Рассказы из российской глубинки (Духовная проза) - 2015 - страница 44
Как будто тяжелый снаряд хлестко врезался в землю. Она вздрогнула и покачнулась — это взорвались газовые баллоны. Истошно заголосили женщины, посыпалась матерная брань мужиков. Толпа ринулась в сторону огня и отшатнулась. Такие броски продолжались с бесполезным упорством до тех пор, пока вдали не показалась пожарная машина.
Пожарники прибыли из города, как водится, с запозданием, к тому же без воды в цистерне. И опять началась нервная беготня раскрасневшихся мужиков, теперь уже с пожарной кишкой. Все это походило на какое-то азартное соревнование, на старинную народную забаву. Наконец, кишку протянули к болотцу, резко застрекотал движок, выкачивая болотную жижу, и вот уже высокая и мутная струя дугой вылетает из брандспойта и набрасывается на огонь.
Восторженно свистят и орут ребятишки, а пламя шипит, огрызается, не желая сдаваться, но все, кому непосредственно уже не угрожает пожар, больше не боятся и внутренне расслабляются: стихия разжимает свою хватку. Да и дом, собственно, уже почти догорел...
«Святое письмо»
Жила-была женщина, очень набожная, лет пятидесяти, по имени Полина. Работала в больнице медсестрой. Она ходила в церковь по воскресеньям и праздникам, исправно говела и регулярно исповедовалась. Однажды Полина получила по почте послание под загадочным названием «Святое письмо»:
«Мальчику 12 лет. На берегу реки он увидел Господа Бога. Господь сказал: "Напиши письмо и оно должно обойти весь свет, за это вы получите счастье и спасенье". Не забывайте Господа Бога Иисуса Христа и Пресвятую Богородицу. Молитесь, просите прощенья. Наступит день, когда весь мир покроется кровью; молитесь, просите помощи. Во Имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь, аминь, аминь.
Одна семья получила такое письмо и написала 9 писем и отослала в разные стороны. И в этой семье были радость и счастье. Другая семья не поверила в это письмо и порвала его, и бросила в огонь, и их постигло большое горе и неизлечимая болезнь.
Письмо было подано с 1918 года в переписку.
Не задерживайте его больше трех недель. У вас может быть большое горе.
Напишите 9 писем и отправьте тому, кому желаете счастья. Когда будете отправлять девятое письмо, загадайте желание, обязательно сбудется в течение трех дней.
Не забывайте Господа Бога.
Молитесь во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь, аминь, аминь».
Несмотря на то что Полина была женщиной верующей, получив письмо, она испугалась и поступила так, как было велено. А недолгое время спустя у Полины обнаружился рак печени. Она еще приходила несколько раз в церковь. «Неужели это мине так Господь наказал за это письмо?» — спрашивала она в недоумении.
Позже ей стало хуже, и ее снова увезли в областную больницу. Мы с Галиной пошли соборовать болящую, когда ее выписали умирать. Ее руки, лицо и даже белки глаз приобрели какой-то мутновато-желтый оттенок. Когда Полина на минуту вышла из комнаты, Галина прошептала: «Какая она лимонная...»
На вопрос о самочувствии отвечает: «Мине уже лучше». Передвигается, как лунатик, с какой-то мертвенной рассеянностью.
После принятия Причастия, когда Галина обтерла ей губы утирочкой, обращается ко мне:
— Губы побиты...
— Что побиты?
— У мине от температуры губы сушит. Я, наверное, еще гриппую, от мужа заразилась...
Когда вышли на улицу, Галина вздохнула:
— Сникла Полина, совсем сникла...
Вскоре Полина преставилась.
* * *
Возвращаюсь из магазина через грязный сквер у станции и вижу группу мальчишек, а в центре ее — сидящего на корточках спиной к дереву заплаканного Тему с буханкой хлеба. Его избил подросток-цыганенок. Этому цыганенку я давал конфеты с печеньем, когда он, в драной цветной кофте, несколько раз заходил на службу к нам в церковь. Подхожу, расспрашиваю и ничего не понимаю: «Тот сказал...», «А этот ему сказал...», «А он первый сказал...». Жалко Тему, шмыгающего носом и опухшего от слез. Спросил у него:
— Пойдем со мной?
Мальчишка трясет головой:
— Не пойду, все нормально...
— Точно?
— Точно, батюшка, идите...
Ему нужно, чтобы я, как взрослый и потому лишний, поскорее ушел, чтобы они смогли довести свои препирательства до логического конца. Когда я уйду, ребята наверняка продолжат этот малопродуктивный диалог: кто, кому, что и когда сказал. Цыганенок уже доказал свое силовое превосходство, а следовательно, утвердил свое видение правоты. Если бы Тема ушел со мной, диалог остался бы незавершенным, сложившееся положение не закреплено, а значит, потребовалось бы новое столкновение. Получается, у Темы не остается иного выхода, как остаться: в глазах собравшихся мальчишек он уже зарекомендовал себя с положительной стороны тем, что не струсил и не сбежал, воспользовавшись представившейся возможностью. В ходе дальнейшего разбирательства ему это непременно зачтется; в худшем случае цыганенок еще раз поколотит его, после чего наступит долгожданный мир. Когда они случайно встретятся на улице, между ними уже не будет не разрешенной с прошлого раза конфликтной ситуации.
* * *
После службы ездил на Центральный поселок отпевать шестидесятилетнюю женщину. Родственники спрашивают:
— Она с протезом в гробу. Это можно?
— Можно.
Туда и обратно меня возили на «москвиче». По дороге домой водитель, долго до того молчавший, заметил как бы невзначай:
— И для чего человек живет? Родился, пожил, и нет его...
Лицо у него примечательное, хотя как следует я мог разглядеть только его профиль — горбоносый, скошенный книзу и какой-то смешливый. Это — накрепко въевшаяся ирония, маскирующая привычное следование принципу невмешательства, данный себе зарок ни во что не вмешиваться. За словами его, сказанными от сердца, невзначай вырвавшимися из души, наверняка ничего не последует: задумываться он не станет, предпочтет попросту отмахнуться. Оттого-то, я думаю, у него на лице и застыло такое дурашливое выражение.
