Асина память. Рассказы из российской глубинки (Духовная проза) - 2015 - страница 52

— И в этом и состоит все ваше лечение? Никаких заговоров? Просто читаете молитвослов, тем и лечите?

— Еще водичку свяченую даю пить.

— Что за «водичка свяченая»?

— Вот у меня водичка стоит, вся из разных источников — девять вод от разных святынь. Вся вода церковная: эту мне из лавры возят, а эту — от Матронушки, эта — из Варварина источника, а вон та — из Никитского... Вода сама святится, если у икон стоит, а я молитвы читаю над ней. Молюсь о том, кто чем болеет, чем недужит, даю пить, и, если человек пришел с верой, ему становится лучше... У меня все с молитвой делается. Ничего без молитвы. Приходят люди, я говорю им: молитесь Богу и тогда Господь вам поможет! И сама читаю с ними, и молюсь долго, пока не почувствую, что Господь мою молитву слышит, дошла она до Него, тогда прошу Бога помочь больному, дать ему исцеление от болезни, прогнать все худое, всю его хворь, немочь, зло, которое он набрал... В человеке много зла копится, а изводить его он не умеет. А все болезни от зла и идут; кому-то зло сделал, позавидовал или что недоброе пожелал, а оно к тебе и вернулось. Все зло — между людей. А я что? Мое дело душу очистить, зло прогнать, вот и все мое лечение. Я верующая, только в церковь ходить здоровье не позволяет.

Наша беседа еще какое-то время вращалась вокруг молитв и лечения, но ничего существенного мне больше разузнать не удалось. Потом я поинтересовался, каким образом проявился в ней столь необычный дар, причем уже в весьма зрелом возрасте?

Моя собеседница несколько помедлила с ответом, очевидно, раздумывая, с чего начать. Затем последовал рассказ, который я приведу от первого лица.

— Я была мастером-ассенизатором в коммунальном хозяйстве, — начала целительница, — обходы делала, отвечала за состояние выгребных ям. От Центрального поселка до Волчанки приходилось делать обходы. Жила нехорошо: и гуляла, и выпивала, и ребенка без отца прижила... Не в радость была такая жизнь. А на Волчанке бабушка одна жила, знающая была, заговаривала, лечила... Да ты, Галя, — она повернулась к моей провожатой, — наверное, слышала про бабку Рынду?

У Галины словно тень пробежала по лицу. Она кивнула и ответила:

— Знала ее хорошо. Когда девчонкой еще была, мама-покойница строго наказывала: «Не ходи в ночь мимо ее двора!» Сильная была ведьма, очень боялись ее...

Галина охотно вклинилась в наш разговор со своими воспоминаниями:

— Я тогда в школе училась. Видели мы с подругами, как на ее дворе белая кобыла ходила, а у нас сроду не бывало белых кобыл! Проходим как-то вечером мимо ее дома, забыли за разговорами, что мимо ее дома идем, а кобыла калитку поддела мордой да и пошла за нами! Свят, свят... Мы пошли быстрее, и она быстрее, ну, мы в разные стороны и прыснули, кто куда. В дом вбежала, запыхалась, маме рассказываю. Говорю, даже перекреститься не успела. А мама отвечает: «Если бы перекрестилась, она бы тебя затоптала...» Вот какая была ведьма!

— Может, бабка Рында и была ведьмой, — вступилась наша хозяйка, — но зла не делала. Она была знающая, — еще раз подчеркнула она, — ведьмы тоже разными бывают. Ничего не скажу — бывают черные, а бабушка Рында была белая...

— А что значит «знающая»? — поинтересовался я.

— Знание у нее было, которое передалось ей от другой знающей, а той еще от другой. Это — особое знание, тайное, его нельзя постороннему открывать. Это — Божье знание и великая тайна.

— И что же, вас эта Рында научила лечить?

— Да, она меня и научила. Дело как было? Я часто мимо ее дома проходила, а она у окошка всегда сидела. Как-то и говорит мне:

— Зайди, Маня, я тебе что-то скажу.

Я зашла:

— Что, бабушка?

Она спрашивает:

— Хочешь, я тебя научу?

— Да разве я для чего гожусь?

— Годишься, — говорит, — я к тебе присмотрелась. Приходи ко мне учиться.

Стала я ходить к ней. Долго ходила, до самой ее смерти, года два, наверное. Все она мне открывала: о лечении, о молитвах — все свое знание перед смертью передала.

— А как она вас учила?

— Рассказывала да по тетрадке заставляла молитвы учить. Тетрадку эту завещала ей в гроб положить. Но я ее прежде всю наизусть выучила.

— И что же было написано в той тетрадке?

— Этого нельзя никому открывать, это — великая тайна! Мука на том свете будет тому, кто ее откроет. На первой странице в тетради клятва написана — прежде чем учить, я читала ее четыре раза на четыре стороны. Больше ничего не скажу. Одно лишь поведаю: там все от Бога, все по молитвам, ничего черного нет, как люди по незнанию болтают...

Мне запомнились еще два момента, о которых уместно упомянуть. Я заметил стопку книг на тумбочке у телевизора. На одном из корешков мне в глаза бросилось слово «магия». Испросив разрешения, я перебрал стопку. Хозяйка пояснила:

— Это так, принесли люди, смотрю иногда... Тут все книжки белые, черные я не смотрю.

Я не запомнил названия ни одной из книг, но все это были издания того сорта, что в изобилии продаются на привокзальных лотках: о приворотах и отворотах, магических приемах и прочем.

Мне трудно описать ощущения, оставшиеся от нашей беседы. На всем ее протяжении меня не покидало чувство, что передо мной — личность гораздо более сложная, чем хочет себя представить. Моя собеседница, несомненно, играла интуитивно избранную роль, на ее взгляд, наиболее подходящую в разговоре со священником. Она хотела казаться проще и простодушнее, чем была на самом деле. С готовностью встречала почти все мои вопросы и переводила их в удобное для себя русло, всячески подчеркивая отсутствие противоречий ее занятий с Церковью и с Богом. Она то и дело ссылалась на священнослужителей из других городов, и из Троице-Сергиевой лавры в частности, которые якобы благословили ее занятие как богоугодное.