Том 3. Поэмы 1905-1922 - страница 49

Льнуть и ловить звуки,
Слушать их.
Пора населить человечеству
Государство звуков,
Хлынуть в звук и свешиваться курчавыми
Головами детей из стен звука.
Вырубим в звуке окна и двери.
Услышим порядки пения
И очередь ртов.
От стеклянного паруса
Жилого полотна,
Протянутого над ночным долом,
От веревок города-судна, висящих
Как глубокие глаза
Ночных существ,
От города, идущего
Тою же тропой, как
Раньше шел его предтеча,
Учитель в овечьей шкуре.
Земные зеленые растения поровну делят
Пространство на перегородки города,
Открывшего настежь для мыслящих единиц
Стеклянные книги,
Для глаз неба –
Читать черты людской жизни,
Поставив их на корешок,
Чтоб ветер гулял
И шевелил стеклянные листы,
Полные жажды солнца,
Где самая маленькая частица –
Горница Али или Оли,
Опершихся на подоконник.
Город стеклянных страниц,
Открывающий их широким цветком днем
И закрывающий на ночь,
Посылающий узкие колосья,
Струящихся как овес, горниц стекла,
Город, чье благовоние,
Чей летний запах –
Ветер летучего люда.
Запах людского полета,
Тяги по небу каждые сутки
Внемлется ноздрями ночи.
Город, силач тела гордых стекломяс,
Старик-рыбак,
Железными икрами погруженный по колено в воду,
Кругом которого вода
Журчащих столетий,
Не устающий тянуть вдаль
Свой невод –
Гибкие железосети.
Набухший солнечной водой город,
К которому из прошлых столетий летит слово:
«Старик стеклянного тулупа,
Чьи волосы – халупа над халупой,
Своих дворцов раскинул улей,
Где солнца заплутали пулей».
От этого города
Идемте в город
Из строгих бревен времени.
Идемте, о плотники,
Стругать столетья
На плотничьи доски.
И по обычаю плотников,
Приступая к делу,
Обвяжем липовым лычком
Наши славянские кудри.
В этот котел страстей
Я хотел
Бросить будетлянский огонь инее,
Инесного пороха.
Когда вся страна
С тысячелетиями прошлыми –
Стеклянная трубка перед умными глазами химика,
И его мозг зависит от изломов счастья,
Я хотел бросить <поверхностей и углов>
Кусок другого мира.

1921

Труба Гуль-муллы

1

    Ок!
    Ок!
  Это горный пророк;
Как дыханье китов, из щелей толпы
Вылетают их стоны и ярости крики.
Яростным буйволом пронесся священник цветов,
В овчине суровой, голые руки, голые ноги.
Горный пастух его бы сочел за своего.
Дикий буйвол ему бы промолвил: мой брат.
Он, божий ветер, вдруг налетел, прилетел
В людные улицы, с гор снеговых,
Дикий священник цветов,
Белой пушинкой зачем-то грозя.
Чох пуль! Чох шай! Стал нестерпимым прибой!
Слишком поднялся потоп торга и рынка.
Черные волосы падали буйно, как водопад,
На темные руки пророка.
Грудь золотого загара, золотая, как желудь,
   Ноги босые.
Листвой золотою овчина торчала
Шубой шиврат-навыворот.
Божественно темное дикое око.
Десятками лет никем не покошены,
Волосы падали черной рекой на плечо,
   На темный рот.
Конский хвост не стыдился бы их толщины.
Черное сено ночных вдохновений,
Стога полночей звездных,
Черной пшеницы стога
Птичьих полетов пути с дальних гор снеговых, пали на голые плечи.
Горы денег сильнее пушинка его.
И в руках его белый пух, перо лебедя,
Лебедем ночи потерян,
Когда он летел высоко над миром,
Над горой и долиной.
Бык чугунный на посох уселся пророка.
А на палке его стоял вол ночной,
А в глазах его огонь солнечный.
Ок! Ок! Как дыханье кита,
Из ноздрей толпы вылетали их дикие крики.
Это пророки сбежалися с гор,
Это предтечи
Сбежалися с гор.

2

    Ок!
    Ок!
Это пророки
Сбежалися с снежных гор,
Сбежалися с гор
Встречать чадо
Хлебникова,
Ему радуясь!
«Саул, адам
Веры севера.
Саул тебе
За твою звезду, –
Чох пророков тебе
Пело славу».
Очана-мочана – все хорошо.
«Наш!» – сказали священники гор.
«Наш!» – запели цветы!
– Золотые чернила
На скатерть зеленую
Весной неловкою пролиты.
«Наш!» – запели дубровы и рощи,
Золотой набат, весны колокольня,
Сотнями глаз в небе зелени,
Зорких солнышек,
Ветвей благовест.
«Нет» – говорили ночей облака,
«Нет» – прохрипели вороны моря,
Оком зеленые, клювом железные,
Неводом строгим
К утренней тоне спеша на восток,
Сетки мотнею
Месяц поймав.
Только «Мой» не сказала
Дева Ирана,
Только «Мой» не сказала она.
Через забрало тускло смотрела,
В черном шелку стоя поодаль.

3

Полетом разбойничьим
Белые крылья сломав,
Я с окровавленным мозгом
С высот соколов
Упал к белым снегам
И алым садам,
Терновников розгам, себя уколов.
И горным богам пещеры морской
Я крикнул:
«Спасите, спасите, товарищи… Други, спасите,
Детских игор ровесники, боги морей!»
И ресницей усталою гасил голубого пожарища мучений застенки,
Закрыт простыней искалеченных крыл, раньше – лебедя.
Горы, белые горы.
«Курск» гулко шел к вам.
Кружевом нежным и шелковым,

Первая  Назад 

49/96

Вперед  Последняя