Страницы Миллбурнского клуба, 2 - страница 113

СЦЕНАТРИНАДЦАТАЯ

Гостиная.Входит Н а т а л и  и останавливается передпортретом покойной жены Г е р ц е н а.

Н а т а л и.  Ну,милая моя, признавайся, что у тебя было с Гервегом? Думаешь, я глупенькая и недогадываюсь? Я твои письма наизусть помню. «Живи сегодняшним днем, другого небудет». Так, Наташенька, а?

Входит Г е р ц е н.

Г е р ц е н.  Добрыйдень, дорогая.

Н а т а л и.  Герцен,я устала повторять: мне нужна вторая детская комната. Оля большая девочка. Онавполне может жить в мансарде. Я только об этом заикнулась – она в слезы. «Тамтепло. Там холодно. Там сыро». Настаивать мне неловко. Приказывать я не могу.Сделай что-нибудь.

 Г е р ц е н.  Янадеялся, рождение двойняшек внесет мир и покой в наш дом. Им уже скоро тригода, а в нашем доме нет ни того ни другого.

Н а т а л и.  Пустаяболтовня. Лучше разберись с Олей.

Г е р ц е н.  Пришлописьмо от Мальвиды. Она едет в Италию и предлагает взять Олю с собой.

Н а т а л и.  Воткак! Интересно.

Г е р ц е н.  Татаузнала – и тоже просится. Она хочет всерьез изучать живопись.

Н а т а л и.  Ичто ты решил?

Пауза.

Г е р ц е н.  Уменя нет выхода.

Н а т а л и.  Когдаони уезжают?

Г е р ц е н.  Завтра.

Н а т а л и  (свызовом). Я очень рада. У Мальвиды своих детей нет. Ей будет чем заняться.

Г е р ц е н  (скрываянегодование). Надеюсь, когда они уедут, тебе станет легче.

Н а т а л и.  Представьсебе. На мне трое маленьких. Мне тяжело. (Неожиданно чему-то смеется.)Сегодня утром вдруг вспомнила, как ты совсем молодым человеком приезжал читатьсвой роман papa. А мы с сестрой, совсемкрошки, слышали звук твоих дрожек и выбегали навстречу в коротеньких платьицахс черными фартучками. И каждый раз что-то влекло меня встретиться с тобойглазами, сконфузиться и убежать. Ах, Герцен, если б кто-то тогда шепнул мне:вот отец твоих детей. Как странно и чудно это… (Прижимается к нему.) Вотувидишь: без Таты и Оли нам не надо будет сдерживаться, притворяться. У насначнется свободная жизнь.

Г е р ц е н.  Япринимаю это решение с тяжелым сердцем. Оля, раз уехав, уже не вернется. Она итак почти не говорит по-русски. Тата тоже будет отдаляться. А Саша – давноотрезанный ломоть. Ему только самолюбие мешает, а так он уже давно бы отвернулсяот всего русского. Прикажешь смириться, что мои дети стали швейцарскиминемцами? Так я должен и свою натурализацию принять всерьез.

Н а т а л и.  Втвоих словах слышится упрек. Я его не принимаю. Все, о чем я мечтаю, – этоиметь свой дом, растить детей, любить мужа, и быть уважаемой им. Вот мой идеал.Неужели я так много требую?

Г е р ц е н.  Натали,помилуй, что ты еще хочешь? Я люблю и уважаю тебя. Ты желала быть хозяйкой вдоме? Он давно твой. Твой дом! И пусть он хоть чем-то напомнит мне прошлый. Вдоме Наташи мы не знали, что такое ссоры, крики, вражда.

Н а т а л и  (зло).Опять запел про «святую»! (Машет рукой на портрет).

Г е р ц е н  (резко).Остановись! Сейчас же остановись, Натали! Ты знаешь те струны, которых касатьсянельзя. Не касайся их.

Н а т а л и  (вызывающе).У твоей «святой» был муж, а у ее детей – отец. Мои дети зовут Огарева «папа Ага»,а тебя «дядя». Я не могу это вынести! Я с ужасом думаю, что будет с Лизой,когда она узнает правду!

Г е р ц е н.  Тыприкрываешься своим положением, как щитом, в надежде, что оно дает тебе правобыть безжалостной и черствой. Разве не так? Ты вошла в мой дом, и онраскололся. Сначала уехал Саша. Теперь очередь Оли и Таты. Ты обещала заменитьдетям Наташи мать. И что из этого вышло?

Н а т а л и.  Яплохой воспитатель. Я старалась. У меня не получилось.

Г е р ц е н.  Воспитаниеначинается с любви. Мальвида любит Тату и Олю, как своих собственных. Поэтому унее получается. Признайся сама себе: ты не любишь никого, кроме себя и своихдетей! И это с наивностью эгоизма, без меры и предела!

Н а т а л и.  Яи тебя люблю! (Рыдает.)

Пауза.

Г е р ц е н  (жалеет,что не сдержался). Успокойся, Натали. Я виновен во всем не меньше, чем ты,а скорее больше. (Смотрит в зал.) Тата пришла. Садись, Тата.

Н а т а л и  уходит.

Г е р ц е н.  Послушай,дорогая Тата. Я хочу, чтоб вы в Италию ехали через Ниццу. Я хочу, чтоб, вступаяв новый этап жизни, вы посетили могилу и поклонились земле, в которой схороненаваша мать, цветам, растущим на ней. Ольга не знала ее совсем, и ты не многознала.

Входит Н а т а л и.

Г е р ц е н.  Этобыла великая женщина – и по мысли, и по сердцу, и по бесконечной поэзии всегобытия ее. Я прочту тебе самую интимную главу из моих воспоминаний. Онаназывается «Кружение сердец». (Берет в руки рукопись.) Этаистория о том, как в нашем доме появился немецкий господин Георг Гервег.

Н а т а л и.  Франсуаедет на рынок. Ему нужны деньги.

Г е р ц е н.  Япредупредил: нас не отвлекать. (Ищет в столе деньги.)

Н а т а л и  (Тате).Для твоего папочки главное – покорность. Вот твоя мамочка сидела тихой мышкой имолчала. Недаром ее мать – крепостная, из дворовых. Молчать она умела. Затотеперь она на пьедестале. Она «святая», а я строптивая. Плохая.

Г е р ц е н.  Замолчи,Натали! Немедленно замолчи!

Н а т а л и  (Г е р ц е н у).А твоя «святая» была из мяса и костей! Уж я-то хорошо знаю! Она все о великойлюбви мечтала, а-ля Жорж Санд! Гервег-красавчик подвернулся, Наташенька нерастерялась! Покойная поэзию очень любила!

Г е р ц е н.  Ложь!

Н а т а л и.  ОнаГервега у тебя под носом соблазнила и два года подряд с ним изменяла!