Страницы Миллбурнского клуба, 3 - страница 101
мы думали и чувствовали тогда, с минимальной поправкой на сегодняшние знания –в том, что касается фактов, – но, конечно, с позиции сегодняшнего дня вотношении суждений и оценок. Имена – как правило, подлинные, но в случаенегативных воспоминаний – искаженные или замененные без специального на тоуказания. Я это делаю потому, что некоторые люди или их дети, может быть, ещеживы, их взгляды могут быть теперь иными, и мне ни к чему им «мстить» через 60лет.
До ...
Как в математике доказательство теоремыначинается со слова «Дано», так и мы посмотрим, что нам было «дано» к 1 января1953 года.
Я родился в 1937 году. Дед со сторонымамы, главный московский раввин Медалье, был расстрелян в 1938 году. Папа,механик по ремонту зубоврачебного оборудования, вскоре после этого быларестован; до полной его свободы и реабилитации прошло 17 лет. В 1941 году ятри раза болел двусторонним воспалением легких; из детской Филатовской больницыв Москве меня выписывали с температурой 40: не хватало сестер, чтобы ночьютаскать детей в бомбоубежище. Хорошо отпечатались в памяти бомбежки Москвы.Помню, как меня несут на руках вниз, вубежище, потом вверх, по неработающему эскалатору недостроенной станции метро«Новокузнецкая».
Затем – эвакуация в Пермь (тогдаМолотов) осенью 1941 года, голод, потом –Москва, школа, возвращение папы безправа проживания в Москве, второй его арест, обыск дома. После занятий в школе– очереди в магазины с номером, написаннымхимическим карандашом на тыльной стороне ладони. Помню антисемитизм – какбеспрерывный фон, начиная с детского сада в Перми, когда я впервые услышалслово «жид».
С десяти лет, когдамама рассказала мне о «ежовщине» и о папе как одной из жертв, началась моядвойная жизнь: я твердо знал, чего нельзя говорить вне дома, а дома – можно только шепотом. Я был слишком мал,чтобы задать естественный вопрос: «Мама, а почему, если Ежова разоблачили ирасстреляли, Сталин не выпустил всех, кого Ежов посадил? И почему папа все ещедолжен скрываться, когда приезжает домой?»
В нормальной жизни поколение измеряется в20 лет. Но не в годы страшных катаклизмов. В России люди «выпуска» (из утробы)1937-го и 1947 годов – разные поколения. И те, кто еще могли видеть Сталинаживым, и те, кто «видали его в гробу» ( 1947-й и 1957-й), – тоже разныепоколения. Потом 20-летний период восстановился.
В январе 1948 года я раскрываю газету,вижу на последней странице внизу маленькое объявление в траурной рамке и кричу:«Мама, Михоэлс умер!»
Руководителем театра вместо Михоэлса былназначен Вениамин Зускин, но вскоре театр был закрыт. К концу 1952 года я знал,что арестованы Зускин и еврейский поэт Квитко, но, конечно, не знал об ихрасстреле вместе со значительной частью Еврейского антифашистского комитета 13августа 1952 года. В то время не было открытых процессов типа довоенных,расстрел членов ЕАК, как и «ленинградское дело», проходил в тайне. Сейчасизвестно, что обвиняемые в этих делах своим героическим сопротивлениемследствию смешали планы проведения открытых процессов по образцу процессов 30-хгодов.
Были казнены евреи – руководителикомпартий Венгрии и Чехословакии.
Мы жили на Большой Татарской ул. (потом –ул. Землячки), где три двухэтажных дома одного двора значились под номером 14.У нас были полторы комнаты на втором этаже, в одной из них стояла газоваяплита. В полуподвале в 18-метровой комнате жили папины племянницы Соня и Белла,муж Сони Ерухим и трехлетняя Анка, а также няня, периодически нанимаемая кребенку, чтобы взрослые могли работать. Всего, с полуподвалом и мезонином, былочетыре уровня одной квартиры, в которой жило 15 семей, с двумя туалетами идвумя или тремя кранами холодной воды. Мыться ходили в баню раз в неделю. Газовыеплиты соседей стояли в коридоре, превращенном в большую кухню, так что соседивсегда видели, когда мы проходили, что облегчало им слежку за семьей враганарода.
Папа вернулся с Колымы через восемь лет, дома жить ему былонельзя; один наш сосед тут же доносил, если онпоявлялся. Он был вновь арестован в феврале 1949 года и отправлен в ссылку вБольшую Мурту – районный центр в 110 км к северу от Красноярска. Почти все, ктобыл освобожден после арестов 1937 – 1938 гг., были вновь сосланы. Тех, чей срокзаканчивался к 1949 году, уже не освобождали, а везли прямо в ссылку – всех ихназывали «повторниками». Было много людей, арестованных впервые и получившихтюремный или лагерный срок. В Ленинграде оба брата мамы, Абрам и Борис, былиарестованы; Абрам получил семь лет.
