Страницы Миллбурнского клуба, 3 - страница 102

«Не принимал участия» – возможно, несовсем точно. Когда папа был впервые арестован в 1938 году, одним из обвинений– единственным, которое соответствовало фактам, – был сбор денег для помощисемьям репрессированных. У папы была безупречная репутация, и он мог себепозволить быть настойчивым в просьбах к тем немногим людям, у которых деньгибыли. Не знаю точно, но думаю, что Борис Ильич был одним из тех, кто их давал.

В начале 1952 года он был арестован. Семьювыселили из «Дома правительства» и дали комнату в коммунальной квартире. Вотличие от 1937 – 1938 гг., в этовремя жен, как правило, не арестовывали, но, по-видимому, тетя Женя была«излишне» настойчивой, когда справлялась о муже. Ее арестовали, дали 10 лет иотправили в лагерь в Мордовии. Борис Ильич продолжал находиться в московскойтюрьме без приговора. Как рассказал мне Виктор Збарский, читавший дела своихродителей, у следователей в отношении его матери был «железный» аргумент: зачемпростому советскому человеку знать семь языков, если он не шпион? Тетя Женя рассказывалаему, как следователь бросил своему коллеге: «Посмотрина эту собаку, она даже древнееврейский знает».

Брат Жени – Лев Бенционович Перельман (тогдашняяпрактика написания еврейских отчеств: она – Борисовна, он – Бенционович, но –родные брат и сестра), профессор-невропатолог. Дядя Лева жил далеко, но стоилоодному из нас заболеть, и он действовал почти как участковый врач, появляясь вквартире в 8-9 утра.

Степень антисемитизма в те годы трудноописать. Борьба с космополитизмом, термин «безродные космополиты», раскрытиепсевдонимов в газетах. Сестра Фаня закончила немецкое отделение МГУ в 1948 годуи единственная из группы была распределена вне Москвы, в Смоленск. Мама – бухгалтер– потеряла работу вскоре после второго ареста папы и 9 месяцев не моглаустроиться. Как-то она пришла по объявлению в одно место, и пока ждала приема уначальника, уже работавший там еврей говорит ей: «Не подойдете».

«Откуда вы можете это знать?» – спросиламама. В типично еврейском духе тот ответил анекдотом (почему-то такие мелочизапоминаются):

«Некто спрашивает еврея: – Жид, скольковремени?

– У меня в кармане часы, посмотри.

– Как я могу видеть сквозь твой карман?

– А как ты знаешь, что я жид?»

В 1951 году мне исполнилось четырнадцать –возраст вступления в комсомол, и я подал заявление вместе со всем классом. Былрешительно, грубо, публично отвергнут, когда пришлось сказать, что отец сослан.«По какой статье?» – «По 58-й». Директор делает вид, что не знает, что такое58-я статья, выходит, чтобы справиться, и возвращаясь, говорит:«Контрреволюция». (Если я прохожу в Нью-Йорке по 58-й улице; если случится убассейна поставить машину на стоянку № 58 или сесть на 58-й автобус, – до сихпор всегда замечаю и отмечаю.)

В 1951 году мне еще три года до института,и я понимаю, что без членства в комсомоле мне не поступить. Но отношение квласти уже давно определено. Летние каникулы в 1951 и 1952-м я провожу у отца вБ.Мурте Красноярского края. Мама и Фаня тоже приезжают, но не на все лето: обеработают. Купаться на речку мы ходим с 68-летним турком Кирманом Керимовым,сосланным учителем из Азербайджана, а здесь – сапожником. Пока мы переходимзеленое поле, Кирман поет – или читает мне краткую политическую лекцию. Когда ясказал, что жизнь была бы иной, будь Ленин жив, Кирман отрезал:

«Лэнин – то ж самое, што Сталын. Мягкостэлэт, жестко спат».

Фаня в Мурте спросила папу: «Будет ликогда-нибудь этому конец?» Папа пожал плечами: «Возможно, когда Сталин умрет».Фаня, с удивлением: «Он может умереть?» Папа, с неменьшим удивлением: «Ты же неочень религиозна, не так ли? Ты, что, думаешь, что он бессмертен?»

Нет, Фаня так не думала, но Сталин былвсегда, и было ощущение, что всегда будет...

Итог: к 31 декабря 1952 года нет ни одногомомента, который можно было бы назвать детством, и ни одного мгновения, котороемне вновь хотелось бы пережить.

Вот тот фон, то «дано», с которым мывступили в 1953 год. Из восьмого круга Дантова ада – в девятый.

С 13 января по 4 апреля

Встречу и первые двенадцать дней новогогода не помню. Возможно, почти никто не помнит.А 13 января – Сообщение ТАСС о деле врачей и начало 2,5 месяцев ожидания новойеврейской Катастрофы. Сначала услышали по радио. Потом прочитали в газете. Всписке – самые славные врачи, главным образом кремлевские. Профессор МиронСеменович Вовси – двоюродный брат Ефима Вовси и Михоэлса. Два русских врача –Виноградов и Егоров. Сейчас мы знаем: Виноградов осмелился сказать Сталину, чтоему нужно резко сократить объем работы; Сталин счел это провокацией и попыткойотстранить его от власти. Несколько неожиданно для нас, что в списке нетЗбарского, но он, хотя и был действительным членом Академии медицинских наук,не был врачом. Очевидно, на него было заведено другое дело.

В книге Василия Аксенова «Московская сага»рассказывается, как доктор Градов (прототипом которого отчасти был Виноградов) явилсяна митинг Первого московского мединститута по поводу врачей-«отравителей»,появления на котором он мог легко избежать, и произнес твердую бескомпромисснуюречь в их защиту, после чего был арестован. Я читал роман Аксенова до того, какпрочел книгу единственного (насколько я знаю) из врачей, который оставилвоспоминания, – профессора Якова Львовича Рапопорта [28]. Поэтому моя первая реакция на выступлениеГрадова: нельзя так лгать в литературе против реальной жизни – такого