Страницы Миллбурнского клуба, 3 - страница 103

выступления, такого мужества в сталинской Москве быть не могло ( «Этого не может быть, потому что этого не может бытьникогда»).

Яоказался неправ. Было. Реальным Градовым был профессор Рапопорт, который невходил в число врачей, арестованных к 13 января. Его уволили из Первой Градскойбольницы 14 января, а еще через два дня позвонили и пригласили в больницу намитинг. Яков Рапопорт рассказывает:

«Не состоя уже в коллективе больницы, я мог быотказаться от приглашения. Однако именно потому, чтобы не быть обвиненным всознательном уклонении от выступления (а его, несомненно, ожидали, имея в видумои деловые и личные контакты с Я.Г.Этингером), я решил приехать на митинг...

В своем выступлениия сказал, что потрясен сообщением 13 января о чудовищных преступлениях медиков,в том числе и Я.Г.Этингера, которых я знал много лет и со многими из которыхбыл в дружеских отношениях. Их знали и многие из присутствующих, знали о томавторитете и уважении, которыми они пользовались. Я, как, конечно, и многиеприсутствующие, не мог заподозрить в них людей, способных на такие злодеяния, яи сейчас не могу представить, что впечатление, которое они производили напротяжении многих лет знакомства, было результатом тщательной маскировки. Я немогу присоединиться к некоторым из выступавших, что давно видели в Этингерепредателя Родины и потенциального убийцу, иначе я реагировал бы на это так, какот меня требовал мой долг гражданина и члена КПСС».

 

И, продолжаетрассказывать профессор Рапопорт, он оказался не единственным:

«Совершенноестественным был митинг в Академии медицинских наук СССР, поскольку в составеврачей-убийц, поименованных в сообщении, были два академика – М.С.Вовси иВ.Н.Виноградов (в дальнейшем число арестованных академиков выросло до шести)...Конечно, выступления клеймили преступников... Диссонансом прозвучаломужественное по тому времени выступление популярного ученого-педиатра академика Георгия Нестеровича Сперанскогос резким протестом против этого откровенного антисемитизма».

3 февраля проф. Рапопорт был арестован, и его дело присоединили к делудругих врачей. Академика Сперанского, которому было 80 лет [29] и который был русским, не тронули.

 

Ненависть наулице. В газетах – статьи типа «Что такое Джойнт», ибо эта благотворительнаяорганизация была обвинена в финансировании «вредительской» деятельности врачей.Увольняют врачей-евреев. К ним боятся ходить лечиться. Слух о письме видныхевреев с предложением о выселении, мне кажется, появился уже тогда. Не уверен.Но уверен, что мы ничего не знали о письме Эренбурга Сталину.

Мальчик Юра водворе: «Скоро вас, жидов, всех выселят». Сейчас идут споры о том, действительноли планировалось выселение евреев – так же, как чеченцев, крымских татар идругих народов. Все без исключения мои знакомые – евреи, которые были в товремя уже в сознательном возрасте, помнят оподобных мальчиках юрах, помнят разговоры на кухнях с планами раздела комнат,якобы оставляемых евреями. Документального доказательства планов выселения ненайдено. Но ведь нет и документального доказательства того, что Гитлер лично приказалуничтожить евреев. Диктаторы такого уровня умеют обходиться без бумажек. Однакосоздающие атмосферу слухи были несомненной частью жизни, и, я думаю, они былипущены МГБ. Если бы слухи не были частью стратегии по запугиванию и унижениюевреев, правительство легко могло бы их пресечь. Так что желание запугать былофактом, отдельным и независимым от того, имел ли Сталин или нет намерение об «окончательномрешении еврейского вопроса».

Я думаю, что дажеесли у Сталина и был такой план, то письмо Эренбурга могло заставить егозадуматься и отложить это решение. Ибо Эренбург сумел найти слова насобственном языке монстра. Он взывал не к гуманности и справедливости, а ктому, как трудно будет коммунистическим партиям западных стран продолжать выполнятьроль фактических советских агентов, если такой взрыв официального антисемитизмапродемонстрирован в Советском Союзе. А пока Сталин задумался, у Б-га, наконец,нашлась свободная минутка для него. Это догадка, достоверность которой мыникогда не узнаем.

Но жили мы ватмосфере ожидаемого погрома и выселения.

Только главные синагоги в Москве и Ленинградеоставались открытыми; ничего не знаю об их посещаемости в то время, аединственный в Москве кошерный магазин напротив синагоги уже давно закрыли. Вшколе было тяжело. Я 9-й год учился с одними и теми же ребятами в мужскойшколе. Кроме меня в классе учились еще дваеврея. Активными антисемитами были простоватый Колька Гордеев, живший в доменапротив, и рафинированный отличник Мансур Гайбадуллин. Но все смотрели косо иизбегали общения. Должен отметить, однако, что за 10 лет учебы я не сталкивалсяс антисемитизмом учителей. Еще работала в младших классах добрейшая МарияИвановна Левашкина. Литературу преподавала аристократическая Зоя ИвановнаДобровольская. Завучем и ангелом-хранителем оставался Борис ГригорьевичДербаремдикер, который после случая с комсомолом пригласил маму, поговорил иуспокоил нас обоих. Даже ненавидимая учительница истории Клара Ивановна Сухова,самый плохой человек среди учителей за все 10 лет, из-за которой я потом долгоне мог избавиться от ненависти к предмету, была одинаково плоха со всеми, невыделяя евреев. И только Настасья Ивановна,