Страницы Миллбурнского клуба, 5 - страница 95

том, что профессор счел себя и окружающих очень сильно зависимыми от кого-тоили чего-то. По-видимому, он внезапно узнал нечто ужасное и фатальнонеотвратимое именно об этой зависимости. Я упорно шагал дальше по лестницелогических рассуждений – от кого можно узнать нечто неожиданное ночью в своемдоме, где помимо профессора были его жена, а также их дети – сын и дочь,школьники старших классов? Правдоподобных вариантов ответа не так уж много:профессору могли позвонить по телефону, у него мог быть разговор с женой и,наконец, он мог что-то прочитать или просчитать... Далее – что катастрофическиужасного он мог узнать из телефонного разговора, разговора с женой, равно какиз внезапно прочитанного или рассчитанного? Здесь было больше вариантов:профессор мог узнать, что финансовая игра, в которую он был, к примеру, втянут,полностью проиграна, и он разорен; что результаты его многолетнего трудаиспользованы в преступных, с его точки зрения, целях; что он фатально ошибся всвоих исследованиях; что его близкие подло обманывают его, что жена емуизменяет, что его дети... – здесь можно бесплодно фантазировать добесконечности, и это все надо проверять.

Мы с Бланш между тем приближались клаборатории.

– Скажите, пожалуйста, мисс ... Стаурсон,вы звонили профессору Берлекемпу в ночь его смерти? – спросил я наугад,рассчитывая на неожиданность.

– Да, – быстро ответила она, отпрянув ипобледнев.

– Простите, но по какому делу?

Бланш испуганно молчала, и я началнаступать:

 – Короче говоря, что вы ему сообщили в туночь?

– Я ничего не сообщала... просто спросила,какую аппаратуру готовить к завтрашним опытам...

– Вы хотите, чтобы я поверил, что для этогостоило беспокоить профессора ночью?

– Профессор сам просил меня позвонить емупо этому вопросу попозже.

– Что значит «попозже»?

– Я звонила ему в полночь.

– Что же ответил вам профессор?

– Он сказал, что готовить аппаратуру ненужно.

– Он был в мрачном настроении?

– Наоборот, он шутил.

– Шутил? Каким образом?

– Он сказал, что аппаратура не нужна, таккак он и без нее уже умеет говорить с Богом. Он так и сказал: «... умеюговорить с Богом».

– Может быть, вы застали профессора завечерней молитвой?

– О, это так не похоже на него – вечерняя молитва...– грустно ответила Бланш.

Я посмотрел на Бланш внимательно и наконецоценил, как она хороша. Рабочий халат не мог скрыть идеальную гармонию форм...Чистый мрамор лица, обрамленного длинными темно-каштановыми волосами... Большиеглаза, словно светящиеся голубым изнутри, такие, знаете, в которых сразу жетонешь... Для проверки одной из моих гипотез нужна была сильная реакция, и яспросил бесцеремонно: «Вы были близки с Рэймондом?» Она посмотрела как-тосквозь меня и неожиданно спокойно ответила: «Будем считать, что я не понялавашего вопроса... Впрочем, уверяю вас – последние годы женщины интересовали Рэяменьше всего, он был слишком увлечен янтарными бусинками».

Как часто в жизни мы проходим мимотропинки, ведущей к желанной цели, и долго потом бродим из тупика в тупик,принимая видный всем проселок за самый верный и короткий путь. Вот и япренебрег тогда тропинкой, указанной мне этой милой женщиной, и высокомернодвинул по проселку в сторону от цели. «Что еще за бусинки? – буркнул я сердито.– У меня нет времени заниматься абстракциями или домовыми на чердаке». Бланшхотела что-то пояснить, но я оборвал ее, и пытаясь загладить свою бестактность,предложил: «Давайте не будем тратить время попусту. Впрочем, буду вам весьмапризнателен, если вы подготовите мне подборку публикаций по поводу этих, как выих назвали, ... бусинок». Мы вошли в лабораторию, и Бланш представила меня СолуГусману.

* * *

Доктор Гусман совсем не походил наотрешенного от жизни ученого, переставшего следить за собой, он был высок,строен и мускулист... Меня поразило в нем сочетание спокойной медлительности,как бы исходившей из рационального стремления не делать ничего лишнего, ибыстрой реакции. В последней я мог убедиться тотчас, как только задал первыйвопрос. Доктор отвечал почти мгновенно, как бы не задумываясь, но всегда ясно иконкретно. В нем чувствовался оригинальный ум, и я поймал себя на том, чтоневольно представляю себе профессора Берлекемпа таким, каким явился мне егоученик доктор Гусман.

Входя в лабораторию, я уже отрабатывал своюпервую гипотезу, однако Гусман сразу же вдребезги разбил ее. Я сказал, что длярешения поставленной передо мной задачи чрезвычайно важно знать, кто последнимзвонил Берлекемпу в ночь его смерти. Далее я стал поучать Гусмана, как следует деликатнорасспросить сотрудников об этом деле. Он внимательно, не перебивая, выслушалменя, а затем без всякой рисовки просто сказал:

– Расспрашивать никого не нужно, потому чтоя знаю, с кем последним говорил Рэй. Что же касается содержания разговора, то врядли вам помогут расспросы.

– С кем говорил? Почему не помогутрасспросы? – от нетерпения я привстал со стула.

– Профессор Берлекемп перед смертьюразговаривал по телефону с компьютером, который вряд ли может быть допрошен, –невозмутимо пояснил Сол.

– Что это значит?

– В домашнем кабинете профессора установлентерминал компьютерной системы, терминал подключен к одной из большихвычислительных машин института с помощью обычной телефонной линии. Машинавыполняет команды исследователя и по той же линии выдает ему результаты. Однакодля диалога с компьютером профессор был вынужден отключить от линии свойтелефонный аппарат. Вы понимаете меня?

– Пытаюсь понять, но меня совсем не