В буче - страница 27

Глеб Максимилианович не был в партии на первых ролях. Но партия любила этого

человека с благородным обликом интеллигента, с аристократической эспаньолкой, с

большими сияющими глазами, над которыми удивленно и весело поднимались лохматые

брови. Вся партия знала, что Ильич любил этого человека, что они были друзьями. И

словно теплый отсвет ленинской любви лежал на нем, как лежал он на Анатолии

Васильевиче Луначарском или Николае Александровиче Семашко.

Иван с улыбкой вспомнил, как Лида, его Лида, о которой он очень соскучился, с

благоговением произносила их имена. Что ж, ему Кржижановский тоже понравился, но

все‐таки лично, для себя, были ему ближе более молодые деятели, ставшие известными

уже при Сталине,‐ вроде теперешнего воронежского секретаря Варейкиса или сибирского

вожака Эйхе. Они, как и Москалев, не были идеологами революции, не стояли у ее руля, они снизу вошли в нее, и на их долю досталась вся тяжесть низовой практической

работы...

Содоклад был длинный, окончание его перенесли на утро. Продолжительностью он

немного утомил делегатов, но это были такие стремительные и полные веры слова, в

противовес критической раздумчивости основного докладчика, что порою Ивану

казалось, будто он стоит на митинге, после которого сразу надо идти и делать

немедленное дело. Слова накаляли зал, и он взрывался аплодисментами.

Иван снисходительно усмехался: «Недаром говорят, что старик песни пишет».

Он восхитился, когда Кржижановский сказал:

Мы, как бурлаки социализма, тянем тяжелый транспорт к далеким берегам. Если бы

мы почувствовали легкость груза, что это означало бы? Это означало бы, что мы

оторвались от тяговых постромок. Облегчение в этой работе означало бы срыв ее.

Эти слова, сказанные Кржижановским в заключение, прочитались в сознании Ивана, как эпиграф к следующему содокладу председателя ВСНХ Куйбышева.

И тут совсем стало ясно, что ЦК уже не доверяет председателю Совнаркома, если

выставил после него двух таких содокладчиков.

Куйбышев говорил сурово... Обстановка требует во что бы то ни стало быстрых

темпов развития. Наши ученые экономисты пишут в своих журналах: «Основным пороком

пятилетки является проектировка развития народного хозяйства слишком быстрым

темпом, непосильным и нереальным». Не только беспартийные экономисты, но и

некоторые в нашей партии говорят: нельзя ли полегче? Партия на этом вопросе заостряет

внимание. Это принципиальный вопрос, по которому партия большевиков не должна

делать ни малейших уступок настроениям упадочничества и неверия, настроениям, проникающим к нам из мелкобуржуазной среды.

Доклад Куйбышева тоже вызвал тревогу. Но это была тревога не за справедливость

докладчика, это была особая тревога, тревожное сознание, что даже при сверх

возможном напряжении мы сделаем еще слишком мало перед бедностью собственной

страны и могуществом капиталистического окружения.

От Тельбеса до Кривого Рога задымятся цементной пылью, загромыхают

строительным лесом, закраснеют кирпичной кладкой, зачадят бензином и углем города и

деревни, пустыри и неподвижные кварталы обывательских домишек. Но как этого будет

мало!

Пять лет мы будем строить заводы и после этого удовлетворим меньше половины

собственной потребности в станках. Нам сейчас необходимо ежегодно сто тысяч

тракторов, но к концу пятилетки мы их получим лишь шестьдесят тысяч. До каких пор

страна пролетарской революции будет ходить на поклон к капиталистам за станками и к

кулаку за хлебом?! По углю мы перейдем с шестого места на четвертое. Это огромный

скачок, но как этого мало! Если мы в двадцать раз увеличим производство удобрений, то

их хватит лишь на то, чтобы удовлетворить на 30 процентов только самые важные сельхоз

районы.

Этого мало, но и это возможно лишь при сверх напряжении. Спасибо Ленину, партия

научилась считать деньгу и всегда умела учитывать энтузиазм народа. Никаких

накоплений не хватило бы, если бы партию не подпирал этот массовый энтузиазм, не

ослабевший с лет революции.

Иван шептал Трусовецкому:

‐ Сволочи, а еще хотят снизить темпы! Жалеют, что нэповские джимми поизносились, а новых не предвидится.

‐ Донашиваю. В торжественные моменты,‐ тихо засмеялся Георгии Остапович, приподнимая в тесном промежутке между креслами потрескавшиеся туфли. ‐ Но для

наступления сапоги имеются.

Иван тоже засмеялся:

‐ Да я не про нас...

«Классовая борьба,‐ говорил председатель ВСНХ,‐ будет не утихать, а ожесточаться в

течение этого пятилетия. Пятилетний план является планом ожесточенной классовой

борьбы. Пятилетний план есть план борьбы социализма с капитализмом.

Куйбышев кончил. Конференция аплодировала, следя за его крупной, гордой

фигурой. Он шел к своему месту, и казалось, что ветер аплодисментов откинул назад его

пышные волосы, обнажив огромный лоб…

Иван слышал дыхание зала, будто одна громадная грудь опадала и поднималась

вместе с его дыханием. На трибуну рвались ораторы, и не было среди них людей, разделявших сомнения предсовнаркома. При длинных речах Михаил Иванович

поворачивался к трибуне, выпятив бородку, и поднимал колокольчик.

Архангелец говорил о деятелях, которые, твердя о деградации сельского хозяйства, сами деградируют от партийной линии, которые свою политическую «потухающую

кривую» принимают за «потухающую кривую» в советской экономике.

Дальневосточник требовал в Уссурийской тайге немедленно начать строительство