В буче - страница 46
Глаза пробегали по строчкам, ясно видели каждую букву, но ничего не запоминалось, ни
слова‚‐ будто глаза были отключены от мозга.
Кто знает, сколько она так просидела, пока не отвлеклась от дверей, пока не поняла, что всем видом своим выражает страдание. А зачем же так? Нет, пусть он придет и
увидит, что она безмятежно спит, что ей и горя мало…
Она легла и погасила свет и долго, долго лежала в темноте, может быть два часа, пока
не услышала в прихожей железное карябанье вставляемого ключа. Тогда она вытянулась, притиснулась грудью к стене, освободив больше половины кровати, и задышала громко
как спящий человек, и это было нетрудно, потому что сердце билось тяжело и часто.
Иван вошел на цыпочках и не зажег света. Лида понимала, что спящий человек не
может так вжаться в стену и Иван знает, что она не спит, но тоже притворяется, что верит
ее сну Он не стукнул сапогами, придержал рукой пряжку, чтобы не звякнула, он делал все
чтобы не дать ей повода перестать притворяться Лида не смогла сдержать стонущего
вздоха от этой отвратительной игры, и только тут пожалуй. Иван поверил, что она спит
стонет во сне, обеспокоенная его движением, когда он тяжело лег рядом, спиной к
спине...
Никогда еще не было такой фальши между ними.
Они давно уже не могли мирно говорить о политике, споры все чаще превращались
в ссоры. А теперь после этой ужасной ночи ‐ наступило в семье молчание. И Лида по
утрам уходили из дому с одним желанием подольше не видеть мужа, отдохнуть от него.
Ближе всех в эти дни стал для Лиды Петр Ильич Хитаров, заместитеть редактора. Он
был ровесником Лиды и гимназию они кончили примерно в один и те же годы. Только
дальше учиться ему не пришлось ‐ пошел корректором в типографию, скоро начал, по его
выражению. баловаться листовками да так и присягнул на всю жизнь революционному
печатному слову.
Петр Ильич успокаивал:
‐ А ну их! Перегибы отвеются, а доброе зерно останется. Не нервничай. Лидия
Андреевна.
Лиду не совсем успокаивала это спокойствие, но все же здесь она находила
единомыслие.
Однажды они с Хитаровым пошли обедать в крайкомовскую столовую. Где еще на
лестнице чуялся крутой дух шей с солониной и квашеной капустой, не очень аппетитный
дух, но привычный, предвещающий сытость.
Было шумно и людно. Со всех столов поднимались пахучие парки, повсюду звякали
ложки. Петр Ильич придержался у пестрой стенгазеты, которая называлась ‹Шумовка», и, хлопнув по ней костяшками пальцев, громко сказал:
‐ Почему «Шумовка», когда надо «Шамовка»?
За ближними столами засмеялись, а он с видом артиста, выходящего на бис, прошагал дальше, легонько поддерживая Лиду под локоть.
Вдруг в стороне Лида увидела Ивана. Он сидел за столом с двумя женщинами, а
четвертое место пустовало, одна женщина была маленькая. белокурая. другая – крупная, чернявая, с темным пушком над губами.
Первым порывом было извиниться перед Хитаровым и сесть на то свободное место, принадлежащее ей больше, чем кому бы то ни было. Среди всех этих товарищей по
работе, заполнивших столовку, общих у нее с Иваном, может быть, развеется
невыносимое молчание, которое установилось дома. Лучше спорить и ссориться, чем
молчать и бежать из дому, только чтобы отдохнуть душой...
Иван увидел Лиду. Она это прекрасно уловила: не посмотрел на нее, а лишь
скользнул взглядом совсем близко и сейчас же склонил голову к белокурой женщине... И
Лида не остановилась, только чуть запнулась, и Хитаров покрепче поддержал ее за
локоть... Шум отдалился, будто заложило уши, и она осталась одна, и никого не видела, но ей казалось, что все смотрят на нее, Здесь чуть не каждый знает, что они муж и жена, и
все видят, что они не вместе.
...Иван не посмотрел на нее... Именно это было ужасно, а вовсе не то, что сидит он с
другими женщинами. Эго чепуха, она и сама пришла с другим мужчиной.
Она долго смотрела в меню, где без всякого выбора перечислялись два блюда
сегодняшнего обеда. Она пыталась разгадать, что же сейчас на сердце у Ивана, и как бы
проецировала на него свои переживания ‐ и ужасалась: ведь и ему, конечно, хочется
бежать от нее, ведь над ним висит угроза неопубликованной статьи, ему тоже хочется
отдохнуть душой, утомленной семейным разладом.
Кто их знает, что это за женщины (правда, их физиономии изредка мелькают на
разных совещаниях)! Может быть, они без семьи, может быть, они и ловят таких, кто
устал с принципиальными женами?.. Лида чувствовала, что ревнует Ивана, унизительно и
мелко ревнует...
Она уж и не помнит, как закончила тот обед.
Гордость не позволила спросить мужа об этих женщинах и упрекнуть за то, что не
взглянул на нее. А сам Иван ничего не сказал, будто, действительно, не видел жену в
столовой. И это лишь усилило подозрения. С тех пор, когда они бывают близки, ей все
кажется, что не по ней соскучился муж, а только по ее телу, может быть вообще по телу ‐
женщины, и вовсе не обязательно, что этой женщиной оказалась жена.
Лида читала у Маркса, что между людьми коммунистического общества будет
прозрачная ясность отношений. Эти слова были для нее как символ веры: прозрачная
ясность отношений! А если ее нет, если все мутно и неверно, то мельчают и уродуются
чувства, и место любви занимает ревность. Должно быть, ревность‐это и есть
изуродованная замутненностью отношений любовь. Разве она думала когда, что унизится
до таких некрасивых и мелких страданий!..
...Все это случилось месяца полтора назад. А позавчера, когда наконец‐то сдали
