В буче - страница 85
вчера решил скрыть. Он написал, что получил «уд» по алгебре за грязь. И тут же
добавил, что переменил перо и стал писать чище. Беспощадно честным он быть не мог, он должен был щадить маму. Но не подать хоть маленький, совсем не тревожный сигнал
о неблагополучии, он не имел права. Мама бессильна вмешаться в его жизнь, так разве
можно обмануть ее доверие?
Вася обжился в неприветливой гостиной. По вечерам он забирался на кожаный
диван и читал. Папы не было дома, тетя Роза уединялась в спальне, Поля примолкала на
кухне. Было так тихо, будто всю квартиру наглухо захлопывали крышкой. Тишина загудела
в ушах, лишь Джек изредка плямкал на полу.
На этот бесцветный, ничем не отвлекающий фон так свободно переносились из книг
любые картины, и чистая от собственных переживаний душа так чутко воспринимала все
подвиги и страсти.
Вася увлекался замысловатыми биографиями орденоносцев Беломорстроя, бывших
воров и бандитов. Их рассказы, собранные в книгу, были прямо приключенческими ‐ от
судьбы афериста международного класса до бывшего кулака. Вот каких преступников
перевоспитала Советская власть на одной только стройке!
В прохладной тишине гостиной легко громоздились в воображении заснеженные
зеленоватые айсберги вокруг лагеря челюскинцев. Они нависали со всех сторон
над тоненькой мачтой с красным флагом.
Роскошные, только что изданные, книги «Поход Челюскина» и «Как мы спасали
челюскинцев» будоражили не меньше, чем чудесные приключения капитана Гаттераса
или детей капитана Гранта. Только теперь прибавлялись еще гордость и удивление перед
тем, что все герои живые, настоящие, что Молоков, возвращаясь с мыса Уэллен, приземлялся в Новосибирске, а поезд со спасенными челюскинцами прошел мимо
станции Тайга.
Да если бы ледокол так погиб в капиталистическом мире—там это было бы
страшной трагедией с человеческими жертвами. Но большевики даже катастрофу
превратили в победу. Сам Куйбышев возглавил комиссию по спасению, и ‐ все до
единого‐ челюскинцы были вывезены на Большую землю. И первые семь звезд Героев
Советского Союза вручены полярным летчикам, имена которых знает теперь каждый
мальчишка: Ляпидевский, Леваневский, Молоков, Каманин, Водопьянов, Доронин, Слепнев.
Челюскинцев спасли весной, а нынешней осенью все‐таки был пройден насквозь
коварный арктический маршрут: краснознаменный ледорез «Литке» из Владивостока
пробился в Мурманск.
Когда отпускал мороз, Вася ходил на лыжах, и это после книг было самым большим
удовольствием. Для прогулок он выбрал безлюдную улицу Равенства и ходил по ней взад
и вперед, отрабатывая попеременный шаг и повороты через ногу.
Однажды преподаватель физо объявил, что учрежден всесоюзный значок «Будь
готов к труду и обороне».
Теперь на уроках в спортивном зале он принимал нормы: прыжки, бег на 60 метров, гимнастику. Гранаты кидали во дворе выходя на мороз в лыжных костюмах или
телогрейках ‐ у кого что было.
Понемногу отсеивались неумелые, но их было мало. Когда из десяти норм остались
лыжи и плавание, преподаватель велел всем, кто успел в предыдущих испытаниях, собраться в воскресенье на зачет по лыжам. Васе он сказал с глазу на глаз:
‐ Москалев, можешь не приходить. Ты далеко живешь, лишний раз не больно
прогуляешься. Верно? Я у тебя как‐нибудь отдельно, в учебный день, приму.
Что верно, то верно: очень не хотелось тащиться в школу еще и в воскресенье. И
вообще, значки «БГТО» казались чем‐то вроде ордена «Гоп со смыком», который
никогда не существовал в природе. Никто их не видел, они еще только где‐то
готовились в Ленинграде, на как ком‐то Монетном дворе. Сбивало энтузиазм и то
обстоятельство, что плавание все равно не сдать зимой. Преподаватель опросил всех на
честность: «Кто умеет плавать?» Но ведь этак, опросом, вообще все нормы можно
принять.
В эти дни случилось несчастье. Вася почувствовал его еще во дворе, когда
возвращался из школы. У крыльца стоял «Бьюик», на котором папа три дня назад уехал в
район. Машина стояла холодная и пустая.
В прихожей висели чужие пальто, из спальни доносился незнакомый голос. Вася
рванулся туда, но вход преградила тетя Роза.
‐ Там врачи,‐ шепотом сказала она.‐ Папу привезли совсем больного, у него
воспаление легких.
И поселились в доме тревожные запахи лекарств. Одну ночь медицинская сестра
спала в гостиной на диване. Джек не находил себе угла и тихо рычал на чужих.
Папа то бредил, то спал, и Васю не пускали к нему. По утрам Вася притаивался у
спальни, но папиного голоса не слышал. С неспокойным сердцем нырял он в утренний
мороз и еле дожидался часа, когда возвратится домой.
Однажды, как всегда в полдень, он шел из школы своим длинным путем по улице
Ленина и мечтал, что, может, сегодня пустят его к папе.
Вдруг в сером, вялом воздухе словно закричал кто‐то: прямо в глаза впечатался
черно‐красный флаг. Оглушенный Вася с ужасом остановился под ним. Флаг опал
неподвижно, будто сам был мертв, и впереди висели тоже траурные флаги. На
склоненных древках, в жутком сочетании черного с красным, они неровной линией над
балконами и подъездами уходили вдаль, бледнея в дымчатом воздухе. У некоторых
домов стояли длинные лестницы, и люди, стоя на них, укрепляли все новые флаги.
Вася побежал. Побежал вверх по ступеням. Кололо сердце, наверно от проклятого
невроза, а он бежал, чувствуя невыносимую тяжесть зимнего пальто, не вытирая
слез и смертельно тоскуя о том, что так еще далеко до дома. Он бежал, волоча
