Tot-Svet@mail.ru - страница 25
– Может, оно и правильно, – согласился тесть. – Я тоже никогда в руки не беру и не сую по карманам. Принес в папке с документами или с письмом, я бумаги оттуда – на свое место, а что там осталось – в банк – прямо в папке, чтобы никаких «пальчиков». А уж на чей счет – это когда – как.
Но доверительный этот разговор, хоть и требовал некоторого напряжения ума, всё-таки не помешал мужчинам начать позёвывать, а потом и перебраться к ночлегу.
Утром, зайдя в душ, Буланов увидел себя в большом зеркале, и прежде чем успел оценить степень помятости собственной физиономии, различил в нём мерцающие слова: «Momento more, господа!»
– Чо-о-ёрт! Чёрт! – заорал Евгений на всю дачу и принялся что есть силы сдирать ногтями слова со стекла.
– Чего у тебя стряслось? – появился за спиной испуганный тесть.
– Ну, вот же! – ткнул кулаком в зеркало Буланов.
– Чего там?
– Вот! «Momento more»! А говорили – «чисто» в доме!
– Было чисто, пока ты не занёс сюда свою заразу! – хрипловатым басом пророкотал тесть и цепкими пальцами сдавил сзади шею гостя.
– Эй! Больно же! – стал выкручиваться из его рук Буланов.
– Больно ему!.. Убить тебя мало за это. Чтобы ноги твоей в моём доме… Слышишь? – И ещё сильнее сдавил шею.
Глава 26.
«Когда сидишь в пустом доме один, и перед тобой камин колышет языками пламени, и дом освещается, по сути, только этими всполохами, и всполохи эти играют рубиновыми извивами в бокале прекрасной «Хванчкары», самое время подумать о всполохах счастья, что мелькали в твоей жизни и, к сожалению, вот так же улетали куда-то в темное пространство. К звездам? Или туда, где ты? И заметны ли они там – искры именно моего счастья? У меня ведь их было много… Или вы там видите только тёмные пятна на фоне, как ты говоришь, «солнечных зайчиков» человеческих душ? А ты знаешь, я вот тут подумал о том, что ты мне писал – сейчас у меня для этого масса времени: я свободен от работы, от семьи, от любовниц, от друзей, от паскудства подёнщины – от всего! Со мной только пустой дом, поленница дров из ольхи и два кувшина чудесного вина… Так вот, я подумал и, ты знаешь, я заблудился в дебрях, которые могу определить только как «моя жизнь». В ней было все – высокие стремления, безобразные поступки, преодоление, карабканье вверх, падения, любовь, предательства, самолюбование и самоуничижение, радость и слезы… Словом, дебри! Но не так ли может сказать о себе и любой человек на земле? Не так ли и ты метался по жизни?! И что? Мы за это наказаны – ты автокатастрофой, я – выпадением из круговорота друзей, творчества и забот – к камину в пустом доме?»
Отстучав этот сбивчивый поток мысли, Диванов набрал адрес Волгаря и отправил текст.
– Я тебя слышу. Здравствуй, Дмитрий! – высветилось на экране. – Какой-то ты новый сегодня…
– Наоборот. Я – старый. И годами, и итогами жизни…
– Странно, лет тебе – всего ничего. Но я говорю о твоих мыслях. Они для меня новы. Это итог поездки с Альбиной Мирной? Или начало осознания прожитых лет? – спросил Волгарь.
– А что? По-твоему, мне рано их осознавать?
– В осознании жизни не бывает понятия «рано». Бывает – «поздно».
– Ты не ждал, что оно вообще ко мне придёт?
– Не ждал. Я – верил, что придет. Может быть, не так скоро. Там или Здесь оно приходит в каждую Душу. И если ты уже ощущаешь его приход, это огромное благо. Ты почувствуешь, как обновляется твоя Душа, как она услышит голос Совести и станет наполняться благостью…
– И я, задрав штаны, помчусь… во храм божий?
– Не ёрничай, пожалуйста. Никто тебя не гонит в храм. Благость – это любовь. Но не та, как ты её понимал или понимаешь сегодня. Это не Саша и не Маша, не Витя и не Митя… Это не страсть к гламуру или накоплению капитала… Это любовь ко всему окружающему тебя, это отзывчивость, это творение Добра как высшего начала…
– Красиво! – отбарабанил по клавиатуре Дивнов. – Но, увы, мне! Я – сторонник конкретной любви. К Саше и к Маше, меньше – к гламуру и больше – к капиталу. Он, однако, не отвечает мне взаимностью. Из окружающего – люблю свой большой дом в лесу, огонь в камине и кувшин «Хванкчары» на столе. А больше у меня ничего нет. Даже любимой работы в эфире. И я подозреваю, что потерял её, пообщавшись с тобой. Прости!
– Прощаю. И хочу сказать, что тебе очень полезно побыть в твоем большом доме ещё несколько дней. Он очищает твою Душу. И эфир вернется, но не на уровне вопросов, а ответов.
– А что, отвечать на вопросы лучше, чем их задавать?
– Во всяком случае, полезнее. Ты же знаешь, что выигрывали у тебя только те, кто давал правильные ответы. А жизнь – больше, чем игра. Она иногда задаёт такие вопросы, ответ на которые стоит жизни.
– Ага! – оживился Диванов: – Значит и вопросы бывают ценою в жизнь!?
– Бывают. Но стоит-то жизни – ответ.
– Не хочешь ли ты, дорогой друг, сказать, что сейчас передо мной стоит именно такой вопрос? – с нетерпением азартного игрока отстучал Диванов.
– Хочу. И скажу: этот вопрос ты сейчас задаёшь себе сам. И ответ на него – за тобой.
– Ты хорошо устроился, дорогой друг! У тебя на всё про всё один ответ: «САМ». Сам спросил – сам ответил. Попал – живи, не попал – пропал?
– Я знал, что ты когда-нибудь поймешь это. Ты понял. И выиграл жизнь. До встречи!
– Э-э! Подожди! До встречи как? Я – с тобой или ты – со мной? – нервно застучал по клавиатуре Дивнов.
– Ты же САМ теперь знаешь ответ, – высветилось у него на экране.
Глава 27.
Волгаря поджидала Душа отца Павла. Она витала в пространстве, за которым Волгарь разглядел знакомые когда-то очертания тихой реки, несущей рыжие торфянистые воды среди низких берегов, отороченных у воды старыми ветлами. Берега иногда взбегают пологими взгорками, на одном из которых торчит остов порушенной когда-то колокольни, разобранной потом по кирпичику на сельские нужды. Дальше – широкий омут, поднятый над уровнем речки заросшими валами берегов с остатками какого-то строения, ниже которого, как гнилые зубы торчат поперек речки отдельные пеньки бывшей запруды при мельнице. «Господи, да это же мельница у Рябины! – узнал картину давнего своего детства Волгарь. – Вон там дальше село Берег, а это – бывшая церковь и кладбище где-то за ней…»
