Я люблю свою работу? - страница 70

смотрю на дорогу, потому что становится стыдно за своюнесдержанность. И откуда только во мне эта дурацкая привычка –осуждать окружающих?

– Ему не нужнаНастена. Он сказал, что если я заключу мировое соглашение на егоусловиях, то он не будет претендовать на дочку…

– Он не охренел лислучаем?! – я чуть не поперхнулась слюной.

«Давай-давай! Ещенемного осталось, и она выкинется из машины!», – чувство винызатаилось в ожидании.

– Что ты будешьделать?

– Хочу всезакончить. И чтоб он оставил нас с Настеной в покое. И чтоб он… –она замолкает на несколько секунд. – Пусть будет счастлив. Хоть они козел.

– Все мужчины –козлы.

«Давно мыпополнили ряды феминисток?», – здравый рассудок с удивлениемприподнимает брови. А что нам оставалось? Есть другие варианты?Максим, Шаров, Кирилл и, конечно же, Терехов – для них и имподобных еще не придумали другого слова, нежели «козел». И пустькаждый из них заслуживает эту характеристику по разным причинам:Максим ушел к подруге жены, Шаров мечтает забраться под юбку ккаждой встречной, Кирилл – бездельник и нытик со стажем тридцатьдва года, а Терехов… О, как же я мечтаю выкинуть его из головы! Ноне могу! Хочу снова увидеть его, хочу услышать его голос, хочуощутить его прикосновение. Вот только он больше ничего не хочет! Насвоем дне рождения он сообщил Алексею Константиновичу, что я –классная, но пара вечеров в Барселоне – и он устал от моегообщества. Крепче сжимаю руль, чтобы не закричать от осознаниясобственной беспомощности. КО-ЗЕЛ!!!

В два часа я ужевозвращаюсь на свое рабочее место. Аня разговаривает по телефону,объясняя клиенту условия договора, а Ландышева, зевая, листает свойежедневник.

– Где Оля? –спрашивает она.

– Это тебя некасается, – сажусь в кресло.

– Можноповежливее?

– С тобой? Нет, –даже не смотрю в ее сторону.

Здравый рассудокнастоятельно рекомендует не давать воли чувствам, ведь мы пока нерешили, как поступим с этой стервой. Открываю почту и просматриваюнепрочитанные сообщения: вдруг там есть хотя бы одно от Терехова?Почему бы ему не написать, или позвонить, или прислать цветы, илиприехать – сделать хоть что-нибудь! Тщеславие выбирает способсамоубийства, самолюбие играет похоронный марш, а здравый рассудокустало вздыхает: Феофан Эрнестович больше не считает нас самойклассной из всех его знакомых.

Четверг,18.04.2013.

Всю ночь менямучил один и тот же кошмар: я просыпалась в ужасе, потом засыпала ивидела тот же сон, в ужасе просыпалась, снова засыпала и сновавскакивала с подушки. Мне снилось, что я в джунглях, а вокруг,повсюду – обезьяны. Мартышки, гориллы, орангутанги и еще какие-тоотвратительные приматы. Они скалились, рычали, бросались в меняветками, а я пыталась выбраться из чащи. Это было невыносимо!Проснувшись в третий раз в холодном поту, встаю с кровати имедленно плетусь на кухню в твердой уверенности больше незасыпать.

Включаю кофемашинуи перевожу взгляд на настенные часы: пять утра. Интересно, чемсейчас занят Терехов? Наверное, спит, но с кем? Внезапная мысль отом, что как раз сейчас он переворачивается в кровати и прижимает ксебе какую-нибудь блондинку, обжигает, словно огонь. «Он точно неодин!», – злорадствует здравый рассудок, заставляя мое сердцесжиматься. «Довольно! Терехов – козел! Мы должны его ненавидеть! Мыдолжны постараться! Должны!», – кричит тщеславие и топает ногами.Если бы все было так просто… Но за что мне его ненавидеть? Он несделал ничего плохого. Он просто решил, что я – не такая классная,какой ему казалась. Но он ведь не обязан был думать иначе! И онничего не обещал… Нет, я не смогу его ненавидеть!

В 8-40 вхожу вопен-спейс и возле своего рабочего стола сталкиваюсь сПолункиной.

– Какая выпунктуальная, – хихикает она.

Молча сажусь вкресло и включаю системный блок.

– В отличие отваших сотрудников, – продолжает она, все еще посмеиваясь.

Открываюежедневник и вычеркиваю выполненные задачи, которых с каждым днем,проведенным в компании «Х», становится все меньше и меньше.

– Вы так ничего ине скажете? – она даже не собирается уходить. – Давайтепоболтаем!

Довольно! Я,конечно, обещала Рябинову, что буду сидеть тихо, но не испытаюугрызений совести, нарушив данное ему слово. Поднимаюсь и с вызовомсмотрю в глаза Полункиной.

– Не вполнепонимаю, что вы хотите услышать, – от моего ледяного тона стоящаярядом пальма покрывается инеем. – И, тем более мне непонятно,почему вы предпочитаете именно мое общество, – изгибаю бровь и елезаметно улыбаюсь.

– Мария, может, мыбы смогли подружиться, – снова хихиканье.

– Сильно в этомсомневаюсь, – моя улыбка становится более заметной.

Идиотская ухмылкасразу исчезает с ее лица.

– Я наслышана овашем крутом нраве, но в людях я ценю профессионализм. И у вас егов избытке, в отличие от дальновидности. Прискорбно, ведь янадеялась, что мы сработаемся.

– А мне казалось,что работать со мной вы не хотите.

– Мария, ваш враг– не я. И скоро вы это поймете.

Она уходит, и яустало опускаюсь в кресло. С чего бы Полункиной так откровенничать?Зачем понадобилось петь мне дифирамбы? И самый главный вопрос: ктомой враг? И как я это пойму? По спине пробегают мурашки: вверх,вниз, снова вверх.

– Крошка Мэри,привет! – Шаров ставит передо мной кофе. – Только что столкнулся сПолуньей – она крайне озадачена. О чем вы беседовали?

– Она советоваладержаться от тебя подальше, – язвительно отвечаю я.