Любовница своего бывшего мужа - страница 42
Куда уйду я...
Ладно.
Я сейчас вдохну, выдохну и попытаюсь пережить тот факт, что меня не хочет даже бывший муж.
Надеюсь, что сейчас отпустит. Вот это горящее внутри, эта маета. Убрала со стола, выбросила мусор протерла столешницу, запустила посудомойку.
Сегодняшний вечер разбередил, растревожил, заставил мечтать о том, чего быть не может. Не хочу я никаких свиданий и бабочек в животе. И постепенного развития отношений тоже не хочу.
Хочу обратно в гнездо, где совместные ужины и секс, известный до последнего касания и каждый раз новый.
Хочу сейчас кого-нибудь теплого.
Не хочу подниматься в спальню и снова как-то тянуть до следующего дня.
Почему он ушел?
Почему он тоже — опять! — меня бросил?
Я открыла холодильник, достала мороженое со вкусом чизкейка. Будем заедать грусть.
Ночью ничего не считается — ни калории, ни желание увидеть бывшего.
Но мороженое было слишком сладким. И слишком холодным. И вообще — слишком.
Убрала его обратно в холодильник и достала сыр.
Нарезала его кусочками, взяла один и тут же положила обратно.
Глоток вина заставил кровь бежать быстрее — и мысли тоже закрутиться воронкой.
Моя кожа пылала, несмотря на холодную ночь, даже с выключенным отоплением.
Я ходила от дверей до дверей, вертела в руках телефон, но держалась.
В саду шумели под ветром деревья, ярко светила луна, и я выбежала туда в надежде, что холод выстудит всю мою дурь.
Я вцепилась пальцами в дерево и дышала, дышала, дышала.
И почему-то совершенно не удивилась, когда мне на плечи легли горячие ладони. Только почувствовала облегчение, как будто именно этого тепла мне не хватало.
Антон повернул меня к себе, спросил тихо:
— Не замерзнешь? Куртку дать?
Я помотала головой, тяжело дыша, будто бежала сюда изо всех сил.
Засмеялась:
— Сцена под балконом. Ромео, отчего же ты Ромео… Мое лицо спасает темнота…
— Куда уйду я, если сердце здесь… — он обнял меня и прижал к себе крепко-крепко, — Вот так же приходил к твоим окнам после развода. Все лето, каждую ночь. Думал — выглянешь, думал — выйдешь. Почувствуешь. Позволишь вернуться.
— Я не знала, — шепотом.
— Ты бы не позволила.
Я бы не позволила.
Но я не знала, как тяжело мне будет. Я думала — пройдет.
Надо только потерпеть.
Я так устала терпеть…
Поднялась на цыпочки, зарылась пальцами в его короткие волосы, подняла лицо навстречу — и он коснулся губ, запер в своих объятьях. И будто не было всего этого — страшного. Будто мы вычеркнули шесть лет.
Ровно.
Потому что еще ничего-ничего не случилось, пока не пришла весна…
— Скажи… — я открыла глаза, но в темноте не разобрать было, что таится в его взгляде. — Скажи мне — что было там, в апреле, когда ты уехал к ней? С чем ты вернулся?
Не думаю, что сейчас меня это остановит, но я должна была знать.
— Я сказал, что женат. Что это мое решение.
— Правда?
Он ведь может и соврать. Пусть соврет.
— Правда, пушистый.
Он прикасался нежно.
Так, как мне нравилось.
Его руки перебирали мои волосы, его дыхание было горячим, он пах горьким морем, и я как будто входила в него — в ту же реку. Нет, в то же море. Но я была другая. И он был другой, но как-то — непонятно как — мы снова совпадали, хотя этого не могло быть.
— Я так люблю тебя… — выдохнул он между поцелуями.
Меня так давно никто не любил…
Слишком много шагов до двери, но что эти шаги теперь, когда пройден более долгий путь?
Длинные диваны в гостиной, моя задранная футболка, его губы на моей груди, его язык, танцующий что-то огненное на моих сосках. Его горячее тело, невозможность оторваться даже для того, чтобы стащить куртку, стащить футболку, прижаться наконец всей собой, застонать от того, как это правильно.
Люди не должны быть одни. Люди должны прижиматься друг к другу телами, греть друг друга.
Расстегнуть джинсы — он мои, а я его, стащить, раздвинуть ноги, обвить его, повиснуть, прижаться. Он медлит, хотя между ног у меня горячо и влажно, и я чувствую какой горячий и твердый он — в сантиметре, в пяти миллиметрах, ну же. Я поднимаю бедра и подаюсь вверх, но он отклоняется, он смотрит мне в глаза, ловит взгляд, и только тогда входит медленно и мощно, до конца, до предела, замирая в крайней точке, потому что мы оба это чувствуем.
Как безупречно мы совпадаем.
Мы соединились и дополнили друг друга абсолютно и ошеломляюще.
Он тоже смотрит на меня удивленно, а я смотрю на него — не может же он ощущать то же самое? А он думает — не могу же я чувствовать вот это полное единение.
Полную гармонию.
Как будто мы были созданы друг для друга.
Он немного выходит, я чувствую как скользит внутри твердый горячий ствол, как мягко — как обволакивает его моя влага. И обратно — снова до упора. И снова. И снова.
Я прижимаюсь к нему так тесно, что у него почти не остается места для размаха, но он как-то умудряется почти выйти, чтобы вогнать себя обратно уже через долю секунды.
Вот так это и бывает: чтобы почувствовать невозможную горячую тесную близость — сначала надо отстраниться.
Разъединиться.
И тогда слияние будет таким долгожданным. Таким ценным.
Не хочется никаких странных поз, никаких причудливых ласк и будоражащих дополнений — нам сейчас хватает друг друга в самом простом, примитивном смысле. Лицом к лицу, телом к телу, простой ритм горького моря, близость, которая казалась потерянной навсегда. Щемящее чувство, от которого хочется плакать, но получается только стонать, потому что оно прокатывается по всей коже, нервам, мышцам, сжимает их и расслабляет обратно. Мы не отводим друг от друга глаз — только в самый последний момент, когда внутри меня распускается огненный цветок, Антон прижимается к моим губам, и наши стоны сталкиваются между ними.
