Кактус. Никогда не поздно зацвести - страница 37

Что за дремучая ахинея! Моя мать не была тупицей, она не оставила бы Эдварду дом из-за вероятных генетических отклонений! Пусть она баловала Эдварда как якобы мятущуюся творческую душу, которую нужно защищать от суровой реальности бытия, но про себя прекрасно знала – он проходимец, который ищет легкой жизни. Человек может и должен управлять своей судьбой. Всякому очевидно, что Эдвард – пустое место не из-за генетической предрасположенности, а потому, что он сознательно решил погрязнуть в болоте жалости к себе и потакать своим слабостям, вместо того чтобы вылезти, отряхнуться и постараться стать трудолюбивым, ответственным гражданином. В любом случае мать не могла не понимать, что если Эдвард и унаследовал какие-то генетические отклонения, с равной вероятностью они достались и мне, мы же дети одних родителей. Впрочем, мой брат ничем не напоминает отца. Папа, в редкие трезвые минуты, был умным и культурным острословом, а Эдвард ни то, ни другое, ни третье… А главное, мать одинаково любила меня и Эдварда. Теория тетки Сильвии, без сомнения, ложна, и я обязательно ей об этом скажу. Не прослушав остальных сообщений, я перезвонила тетке в надежде перехватить ее до отлета в Испанию, однако ответа не дождалась.

Второе сообщение взбесило меня не меньше первого:

– «Сьюзен, привет, это Роб. Эд просил тебе позвонить – он считает, вам с ним лучше общаться через нейтральную третью сторону, то есть через меня. Прости, что сообщаю тебе такие новости, – я понимаю, что ты будешь недовольна, – но Эд хочет переделать некоторые комнаты в доме. Он решил сделать из спальни вашей мамы студию для своего творчества, а твою бывшую комнату превратить в музыкальный салон. В столовой он решил поставить бильярдный стол. Говорит, пора куда-то деть вещи вашей матушки – ну одежду, мелочовку, сувениры, всякую всячину. Он считает, что этим должна заняться ты. Дескать, сам он не в силах, вообще не представляет, с чего начинать, и эта телега как раз для твоей улицы. Он просил узнать, когда ты приедешь разобрать вещи, чтобы он заранее выехал. Помогать тебе буду я. Эд перечислил, чтó хочет оставить. Я знаю, ты без машины, но у меня фургон, поэтому если нужно что-то перевезти, я тот, кто тебе нужен.

Дальше Роб продиктовал свой мобильный телефон и попросил ему перезвонить. Хотя я сразу предсказывала, что Эдвард примется разорять семейное гнездо, и внутренне готовилась к этому, меня не на шутку задела новость о его планах, изложенных так деловито. Я осталась уязвлена и возмущена, однако месть, как гласит пословица, – это блюдо, которое подают холодным. Глубоко подышав, я заново прослушала сообщение. Без сомнения, это удивительно удачная возможность пообщаться с Робом: он следующий в списке свидетелей, чьи показания нужны мне для подготовки иска в суд. Нужно выяснить, насколько он замешан в интригах Эдварда, и выудить побольше информации о поступках и мотивах моего брата. С Робом как сообщником Эда нужно действовать осторожно, поэтому разобрать вещи матери – идеальный предлог: я смогу задать вопросы, не вызвав подозрений и усыпив бдительность. Толика лукавства, и, уверена, Роб будет в моих руках. Я набрала его телефон и оставила сообщение, пояснив, что приезжаю в Бирмингем через выходные и с радостью переночую в своей старой комнате, прежде чем ее разорит мой брат.

Третье сообщение оказалось от Венди, которая, к моему удивлению, оказывается, знала номер моего мобильного:

– «Приветики, Сьюзен, – послышался делано певучий голосок, – я тебе звоню поболта-ать. Не забудь, мы с Крисси хотим па-аслушать о твоем ребеночке-е-е. Звони мне, как только прослушаешь сообщение. Чмоки-и».

Естественно, я не перезвонила.

Я лежала в тесной смотровой на гигантском лоскуте какой-то голубой туалетной бумаги, покрывавший высокую больничную каталку. Мой живот, с недавних пор напоминавший купол собора Св. Павла, обильно смазали уже знакомым белесоватым желе. Наступил день забора амниотической жидкости, но «медицинское сословие» отчего-то решило обойтись со мной пренебрежительно. Я лежала одна, по ощущениям несколько часов, напрягшись от скуки и досады. Отсутствующий в данную минуту врач Дасильва, с серьезными карими глазами и мягкими чертами округлого лица, придававшими ему вид щенка лабрадора, начал с объяснения порядка процедуры. Сперва он проведет осмотр брюшной полости, чтобы выяснить точное положение младенца, затем введет через живот в полость матки тонкую трубочку и возьмет небольшое количество околоплодной жидкости. С ней будет проведен анализ, и через несколько дней мне ответят, есть ли у младенца синдром Дауна и другие хромосомные нарушения. Врач повторил то, что мне уже говорили, – эта процедура повышает риск выкидыша. Ненамного, но тем не менее мне нужно об этом помнить. Однако я могу не сомневаться – больно не будет. Я ответила, что насчет боли не волнуюсь, просто хочу провести уже чертов тест и покончить с этим. Когда врач измазал гелем мой живот, в дверь постучали, и в кабинет заглянула встревоженная медсестра. Напряженным шепотом она попросила доктору Дасильву подойти в соседнюю смотровую и высказать мнение о проблеме, которую она заметила во время осмотра.

– Прошу прощения, мисс Грин. Я не задержусь. Расслабьтесь и полежите, – предложил он, стирая гель с пальцев и выходя вслед за медсестрой. Из-за стенки до меня доносились голоса – интонации были настойчивые, непринужденные, сердитые, успокаивающие. Затем послышался низкий гул – не то от водопроводных труб, тянувшихся параллельно плинтусу, не то от какого-то электронного прибора, которых вокруг было множество. Гул перекрывало ровное тиканье. Я вытянула шею, стараясь разглядеть, где часы, которые оказались на стене над моей головой. На циферблате была надпись «Удачного дня». Ну это не про меня. Под часами были приклеены постеры: «Подхватил заразу – платок в урну скорей, а на руках микроба убей», «Кашель и чиханье распространяют болезни: не будь разносчиком инфекции!» «Нам важно ваше мнение – скажите, что вы думаете». Я бы с удовольствием высказала им, что абсолютно недопустимо заставлять пациентку лежать на койке, подняв ее (койку) чуть не к потолку с помощью педального гидравлического насоса, с задранной блузкой и приспущенной юбкой, мазать живот какой-то слизью, а затем оставлять в таком беспомощном положении черт знает на сколько часов.