Кактус. Никогда не поздно зацвести - страница 38

Я едва не опоздала на назначенную процедуру амниоцентеза – утром я проснулась с ужасной головной болью. Меня даже посетила мысль решиться на неслыханное баловство и провести день в постели, но я собрала волю в кулак, поплелась в ванную, ополоснула лицо холодной водой и выпила таблетку от головной боли. В метро я узнала, что на северном направлении поезда следуют с большим опозданием в связи с таинственным утренним «инцидентом». Успеть на процедуру было очень сложно, а я вообще-то горжусь своей неукоснительной пунктуальностью. Итак, метро отпадало. Я зашагала по направлению к дому, но передумала и направилась к автобусной остановке. Уже в автобусе на меня вдруг напали сомнения: а заперла ли я застекленные двери? Я открывала их во время завтрака и не помню, чтобы потом повернула ключ. Я нажала кнопку звонка и прошла к первой двери. Когда автобус остановился и дверцы разъехались, как меха гармоники, я неожиданно извинилась перед водителем, прошла обратно и снова села. Вряд ли за пару часов, пока меня не будет, кто-то заберется в квартиру. Идя от остановки к клинике, я вдруг вспомнила о важном отчете, лежавшем на моем рабочем столе. Мне обязательно нужно обсудить его с Труди перед тем, как отдать начальнику отдела. Может, он ждет этот отчет. Не желая показаться непрофессиональной, я достала мобильный телефон и набрала номер регистратуры, чтобы отменить визит. Однако до назначенного времени осталось пять минут, и я уже почти дошла. Переносить процедуру, когда я практически у цели, было иррациональным, поэтому я сбросила звонок, убрала мобильный в сумочку и вошла в стеклянные двери клиники.

– Пожалуйста, простите за эту задержку, мисс Грин, – заговорил доктор Дасильва, вбегая в смотровую. – Нештатная ситуация… Так, на чем мы остановились?

– Мы остановились на том, что я сказала – у меня есть дела и помимо того, чтобы целый день валяться на койке, – ответила я, садясь. Я оторвала кусок голубой «туалетной бумаги», которой была накрыта кушетка, и вытерла гадкую слизь с живота. Загустевший гель оказался таким же клейким, как некоторые другие вещества сомнительного свойства, с которыми я имела дело, и мне понадобились несколько кусков бумаги, чтобы толком вытереться.

– Но мы уже почти начали, – принялся оправдываться доктор Дасильва. – Процедура займет совсем немного времени, она в самом деле короткая! Простите за задержку, я же отлучился всего на несколько минут. В больницах такое случается. – Его щенячьи глаза повлажнели от раскаянья. – Или вы передумали делать амниоцентез?

– Отнюдь. Я не из тех, кто меняет свое мнение по пять раз на дню.

Это правда, я не из таких. Если я что-то решила, обязательно сделаю. Однако я колебалась, отчего-то вспомнив череду утренних событий. Тому, кто плохо меня знает, могло показаться, что я панически цеплялась за любые предлоги не явиться на процедуру, а явившись, отказаться ее проходить. Но те, кто так подумал, ошибаются. Я действовала логически, просто обстоятельства ополчились на меня с самого пробуждения. А я не люблю быть жертвой обстоятельств. Это важный тест, внушительно сказала я себе. Я не какая-нибудь слабовольная или впечатлительная особа. Нельзя же изменять своим принципам.

– Ладно, – сказала я, снова ложась на каталку, – тогда приступим.

– Вы уверены, мисс Грин? Вы можете еще подумать…

– Я не желаю это обсуждать. Когда мы начнем процедуру?

Врач сразу же и начал. Я отвернулась к стене и стиснула зубы. Физически мне было вовсе не так больно – неприятное острое жжение, и все. Но что-то странное начало твориться со временем, едва я приняла окончательное решение: десять минут процедуры показались мне часом, а семьдесят два последующих часа, когда вероятность выкидыша наиболее высока, – двумя месяцами. Когда положенное время вышло, я отчего-то почувствовала себя странно окрыленной, а полученные результаты стали не более чем вишенкой на торте.

Ноябрь

11

В ноябре я со смешанным чувством начала разбирать вещи матери. Я была искренне заинтересована в том, чтобы сохранить предметы личной или материальной ценности, если вдруг Эдвард вобьет себе в голову повышвыривать все подряд, но меня не привлекала перспектива ломать голову над каждой мелочью из имущества покойной. К тому же в моем состоянии я вовсе не стремилась к лишней физической активности. Именно по этим причинам я не требовала от Эдварда навести в доме порядок и предпочла бы, наверное, чтобы вещи так и лежали на своих местах, не возникни у брата непростительный план переделать несколько комнат.

В бывший семейный дом я приехала вся на нервах. Кейт, обрадовавшись взрослой компании в поездке, забрала меня после работы на своем хрипящем «Фиате». Дети сидели на заднем сиденье, уже в ночной одежде. Кейт заверила, что они накормлены, напоены и проспят всю дорогу. Они действительно заснули, но два часа в пробке на М-25 мы провели под аккомпанемент хныканья, плача и воплей. Компакт-диск с колыбельной – Кейт отвергла увертюру «1812 год» как чересчур возбуждающую (а я считала, с такой музыкой легче выдержать долгую утомительную поездку) – крутился четвертый или пятый раз. После желанной, но такой краткой интерлюдии тишины младенец снова проснулся перед заправочной станцией в Оксфорде, требуя, чтобы ему сменили подгузник и покормили. Он был на грудном вскармливании, поэтому мы просадили на это битый час. В целом, поездка получилась не лучше, чем на общественном транспорте. По приезде я ожидала наткнуться на Роба, но на кухонном столе лежала записка, извещавшая, что он отъехал и вернется около полуночи. Вместо подписи стояло: «До скорого». Неужели он действительно вообразил, что у меня возникнет желание его дожидаться?