Кактус. Никогда не поздно зацвести - страница 60
Через несколько минут после ухода тетки Сильвии за дверью послышались голоса и кашель. Не постучав, мои кузины вошли с моим багажом. Венди закрыла дверь со зловещим щелчком и осталась стоять перед ней, а Кристина с размаху уселась рядом со мной на кровать. Надо же, обложили, как зверя.
– Мы хотим все знать о твоей беременности, – заявила Кристина.
– Ты не отвечала на наши звонки, – поддакнула Венди.
– А мы, между прочим, беспокоились! Мы хотим быть в курсе событий.
– Ты знаешь, кто отец?
– Он тебя бросил?
– И как ты собралась справляться одна?
– С работы уйдешь или останешься?
– А где будешь деньги брать?
– Ты слышала об огромном риске родить с синдромом Дауна?
– Ничего, ты всегда сможешь отдать его на усыновление!
– Даже не представляю, как сейчас гадко у тебя на душе, – добавила Кристина, потянувшись взять меня за руку. – Первое Рождество без мамы, беременная и одна-одинешенька. Ниже и падать некуда!
Вот как прикажете реагировать? В иных обстоятельствах я бы ответила, что это не их ума дело, встала бы и ушла. В детстве я неоднократно так поступала и сейчас инстинктивно чувствовала, что близнецы рассчитывают на какой-то воинственный ответ на свою провокацию и с нетерпением ждут дармового развлечения. Но я на их территории, на два дня связана по рукам и ногам и твердо намерена дать шанс всей этой затее с семейным Рождеством.
– О Венди, Кристина, я оказалась в ужасной переделке и ума не приложу, что же мне теперь делать. Отец ребенка знать ничего не хочет, начальница не дает мне спуску и требует, как со здоровой, и я в ужасе оттого, что на меня вот-вот свалятся заботы о младенце. Когда ребенок родится, мне понадобится вся помощь, какой я только смогу заручиться. Слава богу, у меня есть вы двое. За вами я как за каменной стеной.
Я надеялась, что хорошо справилась с этим мини-спектаклем, но мое представление кузин не убедило. Кристина отпустила мою руку и встала:
– И нечего тут сарказм разводить! Ты решила, мы тупые и не догадаемся? Мы всего лишь пытаемся тебе помочь!
– Правильно! Мама сказала нам быть крайне дружелюбными, вот мы и были. Некоторым людям просто незнакомо чувство благодарности.
– О, но я же так благодарна! – возразила я. – Я очень ценю вашу заботу. Приятно узнать, что вы за меня волнуетесь.
Кузины уставились на меня во все глаза, раздираемые колебаниями в отношении моей искренности или отсутствия таковой. Оленьи рога на их головах покосились под идентичным углом.
– Да, волнуемся, – фыркнула наконец Кристина. – Нам сказали, вот мы и волнуемся.
Праздничный банкет состоял из китайских блюд, которые доставили в огромных коробках из деревенской закусочной. Моя мать пришла бы в ужас от отсутствия на столе домашней пищи.
– Кому охота горбатиться у плиты в Сочельник? – вопросила тетка Сильвия, длинными вишневыми ногтями отколупывая картонные крышки с алюминиевых подносов, расставленных по кухонному столу-острову. – На Рождество и так постоянно готовить приходится. Вот бы жить в викторианскую эпоху и держать кухарку и слуг! Эх, не в те времена я родилась… Так, Венди, доставай тарелки. Крисси, выкладывай столовые приборы и половники. Сьюзен, ты сиди на этом табурете и не двигайся. У нас будет чай а-ля фуршет. Накладывайте себе и берите нож и вилку. Сьюзен, я тебе всего понемногу положу, да?
Началась настоящая свалка – даже внуки, которых оттащили от гаджетов, с невероятным проворством навалили себе на тарелки горы еды. Через несколько минут кухня опустела; мужчины ушли есть в игровую, дети – в «закуток», а мы с теткой Сильвией, Венди и Кристиной – в салон-гостиную.
– Пойдем, Сьюзен, будем есть с подносов, – позвала тетка Сильвия. – Нельзя же пропускать праздничную программу! В этом и соль семейного Рождества. Хочешь, девочки отнесут твои тарелки?
Все это очень отличалось от того, как я раньше проводила Сочельник. Когда отец был жив, этот день определялся его присутствием – или отсутствием – дома. Он вставал пораньше и уходил до одиннадцати утра, чтобы первым оказаться у дверей паба к открытию. Назад он возвращался на заплетающихся ногах, склочный и ершистый, уже после обеда. Я старалась не попадаться ему на глаза и помогала матери на кухне, покрывая глазурью рождественский кекс или делая пирожки, хлебный соус и начинку. Мы слушали трансляцию рождественской службы из Королевского колледжа, внутренне готовясь к тому, что нас осыплют оскорблениями и руганью. В пять вечера пабы снова открывались, поэтому мы знали – нужно только выдержать до четырех сорока пяти, и все будет прекрасно. Я спешила лечь в постель до закрытия пабов. Эдвард практически не бывал дома в предрождественские часы: наверное, гулял по району, бросая камнями в местных кошек или исписывая стены соседям. А вот о самом Рождестве мне вспоминать невыносимо. Пабы в Рождество не работают, так что пил отец дома. Каким-то образом мы все же продержались много лет. После папиной смерти этот праздник стал совсем другим: уже не приходилось прислушиваться, как поворачивается ключ в замке, пытаясь оценить отцовское настроение и вовремя спрятаться. Тем не менее Эдвард неизменно исчезал – к этому возрасту он уже привык заниматься своими делами. Меня это устраивало – если он бывал дома, мы ссорились. Неприятно только, что мать не находила себе места от волнения, где сыночек и чем он занят. Переехав в Лондон, я нарочно приезжала в Бирмингем на последнем поезде в Сочельник и возвращалась первым же поездом на другой день после Рождества. Стоило мне пробыть в доме дольше – с дополнительной каторгой в виде общества моего братца, – как я выходила из себя.
