Кактус. Никогда не поздно зацвести - страница 76
– Наша кампания против закрытия детской группы проходит хорошо, – похвасталась Кейт, просматривая первый листок в своей стопке. – Мы получаем горячую поддержку от местных жителей, особенно от родителей и дедушек с бабушками.
– Очень интересно, – ответила я, – но я считаю, мы лучше сконцентрируемся на содержании медицинских карт, если не будем отвлекаться пустой болтовней.
– О’кей, босс, – отозвалась Кейт, изучая записи, относящиеся к первой госпитализации моей матери, за два года до обширного инсульта. Перевернув еще несколько страниц, соседка подняла глаза: – Здесь написано, что у нее было ТИА. Это что?
Я повернулась к ноутбуку и набрала аббревиатуру в поисковике.
– Означает «транзиторная ишемическая атака», – ответила я. – То же, что и микроинсульт. У нее отмечался временный паралич половины тела и невнятная речь, но это продлилось всего несколько часов. Я даже не поехала к ней из Лондона – мать заверила меня, что полностью оправилась.
– И вы не захотели взглянуть на нее и убедиться?
– В этом не было смысла – я поверила сказанному.
В свое время я не сомневалась, что поступаю правильно. Если бы моя мать хотела увидеть меня после микроинсульта, она бы так и сказала. Но сейчас, отвечая Кейт, я почувствовала себя не то чтобы виноватой, а скорее немного пристыженной. Может, рациональное решение не всегда самое лучшее? Мы снова углубились в чтение.
– Здесь сказано, что при томографии обнаружили небольшой тромб, частично блокировавший поступление кислорода в мозг, – сказала Кейт, – и вашей маме выписали какой-то клопидогрел.
Я снова полезла в ноутбук.
– Это антиагрегант, препарат, предотвращающий повторное образование тромбов. Значит, ей назначили профилактику: после микроинсульта риск обширного удара увеличивается.
Я посмотрела побочные эффекты, но не нашла ничего, способного отрицательно повлиять на ясность рассудка.
– В карте сказано, что она принимала его всего несколько недель, – сообщила Кейт. – При осмотре в поликлинике она пожаловалась на головные боли и попросила отменить клопидогрел. Ей выписали аспирин в небольших дозах.
– А другие препараты были? – спросила я.
– Судя по всему, нет. В записях сказано, что врачи удовлетворены ходом восстановительного процесса и выписывают пациентку под наблюдение семейного врача.
Мне для изучения досталась толстая стопа документов, относившихся ко второму, обширному инсульту матери. Первая запись была сделана при ее экстренном поступлении в больницу после инцидента в церкви. Дальше тянулись многие страницы данных: клиническое наблюдение, давление, ЧСС, температура, результаты анализа крови и цитологических исследований, записи о назначении препаратов. Попадались отметки о проведении КТ и МРТ. В карте говорилось, что моя мать перенесла «ишемический инсульт в левое полушарие», вызванный новым тромбом, и на этот раз кровоизлияние стало более обширным. Ее лечили каким-то тканевым активатором плазминогена, чтобы растворить тромб, и снова назначили антиагреганты вместе с варфарином для разжижения крови и бета-блокаторами против повышенного давления. В тексте было множество медицинских терминов: некоторые я знала, другие решила выяснить потом, торопясь добраться до сколько-нибудь содержательной информации. Врачи обратили внимание, что моя мать хорошо реагирует на лечение: через несколько дней она начала понемногу шевелить парализованной правой рукой и достаточно овладела голосом, чтобы внятно объясняться. Это совпадало с моими воспоминаниями: мать уверенно шла на поправку, и я вернулась в Лондон, не дожидаясь, пока ее выпишут: ее каждый день навещали тетка Сильвия и Эдвард, а у меня в офисе копился завал работы, плюс Ричард достал билеты на концерт в «Барбикане», куда я очень хотела попасть. Несмотря на целый ряд веских причин, требовавших моего присутствия в Лондоне, мне пришла в голову мысль – может, нужно было дождаться, пока мать отпустят домой? Может, наивно было надеяться, что и в тот раз она оправится так же быстро и полно? Я начала читать записи лечащего врача, сделанные во время регулярных визитов матери после выписки. На первых страницах были данные физического осмотра – давление, сердцебиение и ответы пациентки о том, как она принимает назначенные лекарства. Затем попалась страница очень подробных записей беседы. А вот это уже интереснее: моя мать сообщила врачу, что расстраивается по поводу мелочей, которые раньше ее нисколько не беспокоили: например, соседская кошка напачкала в ее саду, или молочник принес молоко, когда завтрак уже кончился. Мать сознавала, что ее эмоциональная реакция непропорциональна масштабу произошедшего, но в то время эти случаи казались ей почти невыносимыми. Еще она жаловалась, что постоянно кладет вещи не на свои места – ключи, сумочку, записную книжку – и забывает, какой сегодня день и что она должна делать. От этого она чувствует себя глупой и злится на себя. Она решила никому не говорить о том, что с ней происходит, и не сомневалась, что хорошо скрывает свое состояние; при этом она писала себе подробные списки дел и памятки.
Однако притворяться уже не хватало сил: мать жаловалась на постоянное плохое настроение. В карте была запись о том, что ее направили к неврологу и психиатру для осмотра и оценки состояния, по завершении которых ей был поставлен диагноз: сосудистая деменция.
– О нет, – вырвалось у меня. – Боже мой!
– Что? – спросила Кейт, с удивлением поднимая голову от последнего листка в своей стопке.