Кактус. Никогда не поздно зацвести - страница 81
В холле меня прежде всего охватило тепло, особенно приятное после промерзшей ризницы и продуваемой сквозняками кабины фургона, и лишь потом я почувствовала запах краски, лака для дерева и обойного клея. Дом из пустой скорлупы превратился в нечто напоминающее человеческое жилье.
– Мне нужно позвонить, – сказала я Робу, отдавая ему пальто.
– Из гостиной звони. Я пока чайник поставлю.
Мне пришлось выдержать минимум десять гудков мобильного телефона Кейт. Наконец она ответила.
– Мне от вас нужна услуга, – начала я. – Возьмите, пожалуйста, запасной ключ, войдите в мою квартиру и достаньте шкатулку с верхней полки книжного шкафа.
– Без проблем, подождите минутку!
Я слышала звон ключей, шаги по лестнице, звук отпираемых замков и писк выключаемой сигнализации.
– Так, шкатулку нашла. Что мне с ней сделать?
– Выньте верхнее отделение, вытряхните все из нижнего и проверьте, вынимается ли дно.
В трубке послышались шорохи.
– Да, вынимается. Под ним сложенный листок. О, чье-то свидетельство о рождении!
У меня застучало сердце, ладони вспотели. На мгновение я побоялась выронить телефон.
– Можете развернуть и прочесть имена ребенка и родителей?
– Ребенок Сьюзен Мэри Грин… О, это же ваше свидетельство! Имя матери – Сильвия Грейнджер. В графе «отец» пусто. Сьюзен, а что происходит? С вами все в порядке?
– Благодарю вас, Кейт, – проговорила я. – Сложите, пожалуйста, все обратно и заприте квартиру…
Я нажала отбой. Меня тошнило, комната вокруг расплывалась, как акварельные краски, сливающиеся друг с другом. Я опустилась в кресло и подалась вперед, опустив голову на руки.
Все понемногу начало вновь обретать четкость, когда вошел Роб, неся поднос с металлическим чайником, разнокалиберные кружки и пакет шоколадного печенья.
– Сейчас тебе полегчает, – пообещал он, ставя поднос на низкий столик, но поглядел на меня и понял: не полегчает. – Хочешь поговорить?
– Мне нехорошо. Можно я где-нибудь прилягу? Ненадолго?
– Ребенок решил появиться на свет в Бирмингеме?
– Нет, не то. Мне просто нужно отдохнуть.
Роб отвел меня наверх, сказав, что там только одна кровать, но я смело могу на нее ложиться. Обстановка была спартанской – только что отделанной комнате еще предстояло обрести свое лицо. Единственное, что выдавало ее хозяина, – груда книг по садоводству на тумбочке у кровати. Откинув одеяло, Роб помог мне разуться.
– Я позвоню твоей тетке и предупрежу, что ты не приедешь. У меня где-то есть ее номер с тех пор, как она хотела, чтобы я переделал ей сад. Отсыпайся. Если что, я внизу.
Я закрыла глаза, но в висках так стучала кровь, что отдохнуть не было никакой возможности. Моя тетка – это моя мать, а моя мать – моя тетка; отец мне вообще не родня. Это не укладывалось в голове. Ну-ка попробуем разобраться. Тетка Сильвия на пятнадцать лет моложе моей матери, стало быть, она зачала меня в семнадцать лет, задолго до своей свадьбы с дядей Фрэнком. Моей матери тогда было за тридцать, они с моим отцом уже шесть лет жили вместе. Я не могла понять, как тетка Сильвия решилась отдать своего ребенка, девочку, которую выносила, как я сейчас вынашиваю свою. И еще я никак не могла уразуметь, для чего родители взяли к себе чужого ребенка. И зачем было хранить все это в секрете? У меня ни разу в жизни не возникло впечатления – я имею в виду, ни отец, ни мать, ни тетка не дали мне понять, – что нас связывают иные отношения, чем принято считать. Да, тетка Сильвия наезжала к нам с раздражающей регулярностью, но они с сестрой действительно были очень дружны. Она всегда живо интересовалась мной, но я относила это на счет ее любопытной натуры. Тетка Сильвия глупая, тщеславная, самовлюбленная клуша. Мысль о том, что я ее дочь, повергала меня в ужас. Мое детство – все, что мне было сделано или сказано, все, что я испытала и перечувствовала, – все оказалось ложью.
Примерно час спустя я медленно сошла вниз. Снаружи уже стемнело. В доме были опущены шторы, включены лампы и фырчащий газовый камин. На кухне работало радио. Роб сидел за столом и читал местную газету. При моем появлении он встал и спросил, как я себя чувствую. Я извинилась за свое своеобразное поведение и объяснила, что викарий рассказал мне о матери то, что шокировало и расстроило меня. Роб снова спросил, не хочу ли я поговорить об этом, и я ответила, что нет.
– Здесь поблизости есть какая-нибудь гостиница? – спросила я. – Мне нужно кое-что обсудить с теткой Сильвией. Я съезжу к ней утром, нет смысла сейчас возвращаться в Лондон…
– Даже не думай, – отмахнулся Роб. – Переночуешь здесь.
Честно говоря, мне очень требовалась компания. Я была не в состоянии оставаться одна. Мы провели довольно унылый и очень домашний вечер вместе. Я помогла Робу нарезать овощи – он готовил блюдо по новому рецепту, а потом смотрела, как он суетится у плиты. Открыли бутылку вина – мне это было необходимо. Когда мы поели, Роб ополоснул посуду, а я вытирала. Мы говорили о наших последних проектах на работе, о том, как изменился Бирмингем, о фильмах, которые мы оба видели или хотели посмотреть, и старательно обходили в разговоре то, что же мне все-таки сказали в церкви Св. Стефана. Ближе к ночи я почувствовала, что Роб что-то задумал. Когда я собралась наверх, он пустил пробный шар:
– Мне поспать на диване или вместе ляжем? Кровать широкая, там места хватит на двоих… в смысле, на всех троих.
Я была не готова к такому предложению. Конечно, будь у меня время подумать, я бы не колеблясь велела ему укладываться на диване.
