Кактус. Никогда не поздно зацвести - страница 85
– Я не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете. Я хочу знать о моем биологическом отце, а не о приемном.
– Я к этому и веду, дорогая, потерпи.
Тетка взяла свой бокал с шерри, отпила и продолжала:
– Я тоже была немного пьяненькой. Обычно-то я не пила, но в тот вечер напробовалась грушевого сидра… Я поставила на граммофон пластинку Тома Джонса и начала танцевать. Твой папа поднялся и составил мне пару. Мы покатывались со смеху, выкидывая разные коленца… – Тетка снова отпила шерри, и я впервые заметила, что у нее дрожат руки. Я вдруг поняла, к чему идет разговор, и изо всех сил надеялась, что ошиблась. – Ну что уж теперь об этом, – вздохнула она. – Это случилось всего один раз, и я сразу об этом пожалела и видела, что и твой папа тоже пожалел. Он тут же уехал, и я не видела его несколько недель. Я так и не сказала ему, что забеременела.
– Нет!..
– Единственный раз он заговорил со мной после того, как твоя мама предложила усыновить будущего ребенка. Однажды днем твой папа подошел к моему прилавку – я уже написала заявление об увольнении и работала последние дни – и спросил только: «Это от меня?» Я ответила: «Да», а он сказал: «Мне очень жаль».
– О господи, нет… – я зажмурилась.
– На другой день позвонила твоя мама сказать, что твой папа согласился на усыновление. Патриция так и не узнала, что он твой настоящий отец. По крайней мере, я ей не говорила. За столько лет я, конечно, гадала иногда – может, твой папа проговорился с пьяных глаз, но если и так, Патриция ничем не выдала, что знает. Она запретила всем родственникам – даже мне – говорить об удочерении. Мы все вели себя так, будто ты ее дочь. Ты первый человек, которому я об этом рассказываю. – Тетка залпом допила остаток шерри и поставила бокал на стол. – Ты должна понять, Сьюзен, – в случившемся нет ни моей вины, ни вины твоего отца. Он никогда не проявлял ко мне интерес – то было минутное помрачение. Но сейчас я не жалею, потому что тобой же залюбоваться можно! Ты чудесная девочка, такая умная, красивая! Я безмерно тобой горжусь. А скоро ты подаришь мне еще одного внука. Меня только одно печалит – через что тебе пришлось пройти из-за пьянства твоего папы. Я знаю, тебе пришлось нелегко. Мне тоже было трудно стоять в стороне и молча смотреть. Если бы я могла тебя отобрать, я бы так и сделала, но я не могла…
Тетка Сильвия наконец замолчала, видимо, ожидая от меня реакции, но я была точно статуя, вырезанная изо льда. Рассказ о моем зачатии отдавался в голове эхом, точно край ледника обвалился в океан. Кровь превратилась в замерзшую реку, льдинки боли пронизывали голову и кололи глаза изнутри и корни зубов.
– Ты же понимаешь, Сьюзен, да? Скажи, что понимаешь! Скажи, что ты не держишь на меня обиды. Я рада, что ты все узнала, правда рада! Это может стать новым стартом, раз все вышло наружу…
Она схватила меня за локоть. В ее глазах читалась мольба.
– Вы очень ясно изложили факты. – Меня передернуло. – Но, пожалуйста, не ждите, что я скажу – вам не в чем себя винить.
– Сьюзен, ты не понимаешь, как жили в те годы! Ребенок без мужа – это был несмываемый позор! Может, в Лондоне или в богемных кругах к этому относились иначе, но там, где жили мы, родители не смогли бы заткнуть все рты.
– Я все понимаю, я не глупая, но я также знаю и вас! Вы всегда были вертихвосткой, вы поздороваться с мужчиной не можете, не пустив в ход свои женские чары! Это все знают. Вы завидовали старшей сестре и хотели того, что было у нее. Вы соблазнили моего отца, когда его самоконтроль был ослаблен алкоголем, а потом проявили бесхребетность, отказавшись расхлебывать последствия своего легкомыслия. Да, я понимаю. Я все понимаю!
– Сьюзен, все было совсем не так!
Я отчаянно хотела уйти как можно дальше от этой женщины, которой будто было невдомек, что она натворила. Я игнорировала ее жалостный вопль и взглянула на запястье: я пробыла в бунгало почти два часа. Как нельзя вовремя дверной звонок – куранты Биг-Бена – эхом отдался в холле. Я рывком встала из плетеного кресла, вышла в гостиную и направилась к гардеробной. Тетка Сильвия трусила сзади.
– Останься, дорогая, давай еще поговорим!
– Мы сказали все, что было сказать, – отрезала я, кое-как натягивая ставшее слишком узким пальто.
– Как же так, мы едва начали! Не уходи, попроси Роба приехать попозже! Я приготовлю нам поесть.
Я отрицательно покачала головой и прошла мимо тетки к выходу.
– Сделанного не переделаешь. Каждое действие вызывает равное противодействие. Вы от меня отказались, а сейчас я поступлю так же.
Пока мы ехали к вокзалу, Роб допытывался, почему я так решительно повела его к фургону, едва открыв входную дверь, и почему лицо моей тетки напоминало оплывшую свечу. Я ответила, что это последствия небольшого экскурса в семейную историю. Роб догадался, что я сказала не все.
– Я выслушаю тебя в любой момент, когда ты будешь готова поделиться.
Долго же ему придется ждать… Чтобы избежать дальнейших расспросов о том, что случилось в доме тетки Сильвии, я спросила Роба о саде, куда он отправился утром. Роб мгновенно оседлал любимого конька и еще расписывал сад с ужасающей скрупулезностью, когда впереди показался Бирмингем.
На многоэтажной парковке Роб выключил мотор и повернулся ко мне в полумраке:
– Сьюзен, прежде чем ты поедешь, у меня к тебе будет предложение. Может, момент не самый подходящий, но «колеблющийся теряет все», как говорит пословица. То, что произошло вчера ночью, придало мне уверенности.
