Сумасшедшая любовь - страница 25

– У вас есть что-нибудь, что я мог бы подписать? – Мика ждал, а обе женщины толкали друг друга, как будто он стоял на постаменте в музее и не видел их.

Марта посмотрела на Линн.

– У нас есть что-то, что он мог бы подписать? – Ее лицо сморщилось, как будто она пыталась подавить очередной позыв расхохотаться. – Вот. Можете подписать мою руку? – Она достала шариковую ручку.

Мика взял ее, он явно сомневался.

– Могу, только вы должны пообещать, что не пойдете делать из нее татуировку. Просто сделайте фото. Поверьте мне, этого достаточно.

От этого у Марты начались конвульсии, и она схватилась за живот. Она явно не могла поверить, что сегодня вечером так разошлась. Подруга держала ее руку и закатывала рукав. Судя по всему, мозгом операции была именно Линн.

Мика написал: «Сумасшедшая выдалась ночка. Мика Синклер». Или я предположила, что там значилось «Мика Синклер». Разобрать можно было только «М» и «С».

Линн показала руку Марте, и Марта тоже закатала рукав.

– А мне можно?

– Конечно. – Он написал: «Трайбека будет жить вечно» и поставил такую же закорючку в виде подписи. Кто угодно мог бы нацарапать это у них на руках.

Линн выудила телефон.

– Нам нужно сфотографироваться с вами. Наши друзья нам в жизни не поверят. – Она протянула мне телефон. – Вы не возражаете?

Внезапно включившись в эту ситуацию, я взяла телефон и откинулась назад, чтобы все трое вошли в кадр. Марта с Линн подняли руки, чтобы продемонстрировать надпись. Я произнесла:

– Раз, два, три. – Телефон щелкнул, и две леди плюхнулись на свои места, довольные. Вновь выросла невидимая стена.

Мика повернулся вперед. Выражение его лица не изменилось, но я прямо-таки почувствовала, как поникли его плечи, а из него стала утекать энергия.

– Похоже, это утомительно, – прошептала я.

– Ну, это лучше, чем жарить бургеры.

– Отлично сказано. Но все же как ты стал музыкантом?

– В старшей школе я основал группу с парой друзей и иногда разрешал сестре петь с нами. – Он бросил на меня взгляд. – Я никогда не говорил ей, что наша аудитория разделится на два лагеря, если мы объявим, что петь будет она. Я не особенно хорошо учился в школе, но летом всегда работал и копил деньги, чтобы потом переехать в Бруклин и присоединиться к каким-нибудь парням, которые будут искать лидера группы. Как говорят, об остальном история умалчивает.

– А чем еще ты занимаешься? Когда не выступаешь, не ходишь по вечеринкам и не поддерживаешь на концертах сестру?

Его глаза тут же сузились. Он подумал, что я пытаюсь разговорить его насчет всех тех женщин, с которыми он встречался в свободное время? А если и да, насколько это ужасно? Однако он расслабился и вновь изобразил насмешливую ухмылку.

– Музыка занимает около восьмидесяти процентов моего времени. Я либо гастролирую и репетирую, либо сочиняю или планирую встречи с другими музыкантами. Все остальное время я выпускаю пар или сплю.

– А как ты выпускаешь пар? – не унималась я. Но я спрашивала не как журналист. Мне действительно было интересно.

Недобрый огонек зажегся в его глазах, и я поняла, что перегнула палку.

– В основном совершаю прогулки по дебрям Амазонки. Знаешь, во имя спасения тропических лесов.

Я ткнула его в плечо, но он и не пошатнулся. Его плечевая мышца была твердой, как камень.

– Ты дразнишься.

Правда, через секунду он притворился, что я сумела нарушить его равновесие.

– Да? Почему тогда именно я вчера остался стоять один на улице?

Прежде чем я смогла облечь мысли в слова, воздух вокруг нас резко и заметно изменился. Люди суетились вокруг стульев и устраивались на места. Если снаружи и была очередь, я ее не заметила. Через мгновение включились прожекторы. Иден сказала мне, что во время выступления я как раз могу настроиться и сделать пару тестовых кадров. А еще она велела мне походить по залу и сделать съемку с разных ракурсов, но все места оказались заняты и по обе стены в проходах толпились люди. Я закрою кому-то обзор, если начну здесь расхаживать. Но мне платили именно за то, чтобы я закрывала кому-то обзор.

Тобин, парень, с которым мы познакомились раньше, вспрыгнул на сцену под гром аплодисментов и свист. Он взял микрофон и оглядел публику.

– Как приятно видеть здесь сегодня столько знакомых лиц.

Еще больше аплодисментов.

– Тот факт, что вы заплатили за это мероприятие в пять раз больше, чем в любом другом случае, говорит об одном: меня бессовестно используют.

Зал расхохотался.

– Начиная с завтрашнего дня, плата за вход будет пересмотрена соответствующим образом. – Тобин улыбнулся. – А если серьезно, я очень ценю, что вы все пришли сегодня. Выручка будет направлена на благую цель.

Тобин умолк на минуту, и улыбка исчезла с его лица. Он откашлялся.

– Некоторые из вас помнят мою маму Елену. – Он почесал щеку почти машинально, быть может, желая смахнуть слезу. – Мама билась в долгой жестокой войне. Она неистово поддерживала меня во всем. Она стояла на своем и действительно меняла мир, несмотря на собственную хрупкость. В ней было столько сил, но… – Он сделал глубокий вдох и выпустил воздух, как будто не мог держать его в себе.

Кто-то из зала крикнул:

– Мы любим тебя, Тобин!

Другие зааплодировали и тоже стали его подбадривать.

Тобин поднял руку, показывая на баннер у него за спиной, где было написано название организации, специализировавшейся на изучении мышечной дистрофии.

– Вместе мы найдем лекарство. – Его голос зазвенел, и слезы потекли сами собой. – Давайте похлопаем Иден Синклер и Келли Хинд, которые согласились потратить личное время на этот особый вечер.