Волчья река - страница 30
Гвен кивает и наклоняется вперед, чтобы прислониться лбом к моему лбу.
– Мне жаль, что я не могу убить его снова, – говорит она. – Хотя иногда я жалею… я жалею о том, что вообще убила его. Есть ли в этом какой-то смысл?
– Совершенно точно есть.
Убить кого-то – это совсем не так, как в кино, от этого не отделаешься парой колких шуток и выпивкой. Это въедается в тебя, даже если человек, которого ты убил, несомненно, должен был умереть. И неудивительно, что ее отношение к Мэлвину, на каком-то очень глубоком уровне, все еще остается запутанным.
Как и мое отношение к Миранде.
Господи, я чувствую, как призраки подступают всё ближе, готовые разорвать нас на части…
Гвен высвобождается и берет меня за руку. Подводит к двум креслам, стоящим на крыльце, и мы садимся. Там стоит закупоренная бутылка вина, наполовину полная, и два стакана; я наливаю нам вина. Гвен вздыхает и делает глоток, не отрывая глаз от темного озера, которое переливается, словно черный шелк, при лунном свете.
Освещение на крыльце по-прежнему выключено. По молчаливому соглашению мы оставили его так.
– Я думаю о той женщине, которая мне звонила. Марлин из Вулфхантера. – Гвен отпивает еще вина. – Не следует ли мне поехать туда и поговорить с ней…
– Нет.
– Сэм…
– Нет. Не сейчас. Это слишком опасно, и она не сказала, зачем ей это нужно, верно? Мне не по себе от мысли, что ты уедешь из города, далеко от всех, кого ты знаешь. Ты… – Я едва не говорю: «Ты должна защищать детей», – но останавливаюсь на полуфразе, осознав, что подсознательно сделаю шаг назад, сказав это. Как будто эти дети уже не стали моими, как будто я не чувствую необходимости любить и защищать их. «Ты мерзавец», – говорю я себе. Я не позволю Мэлвину вбить между нами этот клин. И Миранде тоже. И своему внутреннему, глубоко похороненному гневу. Надо пытаться как-то выкрутиться. – Ты слишком многое ставишь на кон. Если б она сказала конкретнее, в чем ее проблема, ты могла бы попытаться отправить кого-нибудь ей на помощь. Но если ей нужно не это… ты должна в первую очередь думать о себе.
Гвен делает длинный глоток и наконец снова переводит взгляд на меня. Мне не нравится этот взгляд. Он темный и спокойный, как это озеро.
– Это что-то новенькое. Сегодня ты более параноидален, чем я.
– Да. – Я допиваю вино в два долгих глотка, почти не ощущая вкуса, и наливаю себе еще. – Некоторые мерзавцы и из могилы способны сотворить с тобой такое. – И Миранда. Господи, мне нужно сказать ей о Миранде. Очень нужно. – А ты все еще не сделана из пуленепробиваемой брони.
– Однако чертовски успешно сопротивляюсь пулям.
– Если ты намерена совершить такую глупость, я не смогу отпустить тебя одну.
– Потому что, если отпустишь, будешь чувствовать себя недостаточно мужественным?
Я пытаюсь свести все к шутке:
– Женщина, я много месяцев провел, забивая гвозди и возводя крепкие стены. Я достаточно доказал свою мужественность. – Она смеется, чего я и добивался. Это нарушает ее сосредоточенность. Я снова добавляю в тон серьезности: – Может быть, нам следует подумать о том, чтобы уехать отсюда на некоторое время. Просто… куда-нибудь. Если мы исчезнем, Миранда со своим цирком откочует отсюда.
– А что насчет…
– Работы? – Я пожимаю плечами. – Строительство – это однодневный бизнес. Я могу уволиться в любой момент.
– Но это не значит, что потом они наймут тебя обратно.
– Да ну? Я – один из лучших, кто у них есть. Они обязательно примут меня обратно. – Откидываюсь на спинку кресла и некоторое время пью вино, а потом говорю: – Хотя я думаю о том, чтобы всё-таки поменять работу.
– На что?
– Не знаю. – Это почти ложь. Почти. Мне нужно сказать ей правду. Сказать о предложенной работе, о непреходящей тоске, которую я чувствую, когда думаю о полетах. Стиллхауз-Лейк великолепен, потому что здесь живет она, потому что я люблю ее и люблю этих детей.
Но в то же время здесь я чувствую себя так, словно моя жизнь поставлена на паузу.
В глубине себя я ощущаю отсутствие целостности и беспокойство. Из-за документального фильма Миранды, из-за удара, который Мэлвин нанес по моему рассудку, – всё это подняло со дна уродливые тени, играющие дурные шутки с моей психикой. И Гвен отстраняется, защищаясь; я чувствую, как это происходит. Она уже воздвигает между нами щиты. Проще всего ответить: «Может быть, следует дать всему этому некоторое время отстояться», – а потом я уеду и найду свой путь.
Но это не то, чего я хочу. Я люблю эту женщину. Я хочу быть здесь. Я хочу быть частью ее семьи, а не отдельным заменимым кусочком, который приходит и уходит, когда пожелает.
– Кажется, я собираюсь попросить тебя выйти за меня замуж, – говорю я. Эти слова приходят ко мне ниоткуда, и я даже не знаю, почему я говорю их. Мгновенный импульс паники вызывает у меня желание взять эти слова обратно, превратить их в шутку, но я не делаю этого, потому что имел в виду именно то, что сказал. Я хочу этого.
Гвен поворачивает голову и смотрит на меня.
– В каком смысле – кажется? – спрашивает она.
– Ну вот я это делаю. Прошу.
– Вот так просто, да?
– Мы не юные романтики, которым нужно предложение, сделанное на обрыве на фоне заката с преклонением колен, верно?
Я осмеливаюсь посмотреть на нее. Рот ее наполовину прикрыт краем стакана. Но она улыбается. Она смотрит на меня, наши взгляды встречаются и задерживаются. Гвен делает вдох и медленно выдыхает. Я чувствую прилив жара и чертовски рад этому, потому что он сжигает все мои сомнения, весь грязный осадок от написанного Мэлвином Ройялом, всю тоску, скорбь и страх, которые снова привнесла в мою жизнь Миранда.
