Страницы Миллбурнского клуба, 4 - страница 133
мне особенной приязни или уважения».Вот оно как – и убеждений сильных нет, иотвечать надо самому за все, и всепрощение не вызывает приязни. Как это всесочетается друг с другом? А дальше – еще больше:
«...у меня нет ни философии, нипринципов, ни убеждений. У меня есть только нервы. Вот и все. И… вот и все. Япросто не в состоянии подробно излагать свои соображения и т.д. – я способентолько реагировать. Я в некотором роде как собака, или лучше, как кот. Когдамне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь. Когда нет, то янемедленно… это самое… Главный орган чувств, которым я руководствуюсь,обоняние».
В другой раз на вопрос, можно ли сказать,что он стопроцентный безбожник, Бродский забыл, что он кот, и изложил своекредо:
«Я не верю в бесконечную силу разума,рационального начала. В рациональное я верю постольку, поскольку оно способноподвести меня к иррациональному. ...именно здесь вас ожидают откровения настыке рационального и иррационального. Все это вряд ли совмещается с какой-либочеткой, упорядоченной религиозной системой. Вообще я не сторонник религиозныхритуалов или формального богослужения. Я придерживаюсь представления о Боге како носителе абсолютно случайной, ничем не обусловленной воли».
На вопрос, о чем бы он хотел поговорить стеми, кого считает своими учителями, Бродский ответил: «Много о чем. Преждевсего, это вас может удивить, о своеволии и непредсказуемости Бога…»
Противоречивы высказывания Бродского оВетхом и Новом Завете. Это ему не в укор. Истина всегда парадоксальна.Заслуживают и внимания и уважения высказывания ищущего человека, пытающегося непринять на веру, а понять, в согласии или несогласии догматы веры находятся стем Богом, которого он чувствует в себе самом:
«...И начинаешь ощущать, чторазнообразные формы религиозных доктрин (даже чрезвычайно тебе близкие)оказываются неудовлетворительными. Они не отражают твоего внутреннегометафизического ощущения. Это особенно часто происходит с поэтами. Я не знаю,происходит ли это со мной, но, видимо, и со мной тоже».
Эта неуверенность, сомнение в собственныхоценках постоянно звучат практически во всех интервью, данных Бродским. «Ялюблю доводить вещи до алогичного, до абсурдного конца», – признаётся он.
«...Наверное, я христианин, но не в томсмысле, что католик или православный. Я христианин, потому что я не варвар.Некоторые вещи в христианстве мне нравятся. Да, в сущности, многое».
Тут же на просьбу пояснить, что он имеет ввиду, Бродский продолжает:
«Мне нравится Ветхий Завет, ему я отдаюпредпочтение, поскольку книга эта по своему духу более возвышенна и… менеевсепрощающа. Мне нравится в Ветхом Завете мысль о правосудии, не о конкретномправосудии, а о Божьем, и то, что там постоянно говорится о личнойответственности. Он отвергает все те оправдания, которые дает людям Евангелие».
– Значит, – не унимается спрашивающий, –вам нравится сочетание правосудия из Ветхого Завета и сострадания и всепрощенияиз Нового?
«В Евангелии мне нравится то, чторазвивает идеологию Ветхого Завета. Вот почему я написал стихотворение опереходном этапе между этими двумя книгами (имеется в виду «Сретение». – Ю.С.).К примеру, мне нравится в Новом Завете замечание Христа, страдающего в саду,когда он говорит, что он делает то, о чем говорится в Писании».
В другом интервью о сосуществовании двухЗаветов сказано еще более определенно:
«Люди на Западе не могут должным образомпринять то, что в России христианство и иудаизм не настолько разделены. ВРоссии мы рассматриваем Новый Завет как развитие Старого. В каком-то смысле мыскорее изучаем оба Завета, а не поклоняемся им... (Ктоэто «мы», неужели весь российский народ? Бродский чуть помедлил, не погорячилсяли он с этим «мы», и закончил) ...по крайней мере, я».
А вот просто заблуждение, приписывающеехристианству то, что ему не принадлежит:
«По сути, есть один критерий, которыйне отвергнет самый утонченный человек, вы должны относиться к себе подобнымтак, как вы бы хотели, чтобы они относились к вам. Это колоссальная мысль,данная нам христианством».
Эта мысль была высказана еврейским мудрецомГилелем, когда странник попросил его объяснить суть иудаизма, пока тот будетстоять на одной ноге: «Не делай другому того, чего не хочешь, чтобы сделалитебе».
На прямой вопрос о слухах, что Бродскийобратился в христианство, он резко ответил: «Это абсолютно бредовая чушь!»
Трудно объяснить отношение Бродского ксинагогам. У него было полное неприятие, даже отторжение синагоги как места,где он может появиться:
«Я был в синагоге только один раз,когда с группой приятелей зашел туда по пьяному делу, потому что она оказаласьрядом. Любопытства ради... Особого впечатления это на меня не произвело».
Об этом посещении вспоминает в книге оБродском бывшая в этой «группе приятелей» Людмила Штерн. Иосиф кипел по поводуусловностей. Мужчин заставили надеть на головы завязанные на концах узелкаминосовые платки, затем девушек не пустили в основной зал, а попросили поднятьсянаверх. Службы не было, смотреть и слушать было нечего, и минут через десятьони ушли.
Далее Людмила вспоминает, что ее муж уже вАмерике стал ортодоксальным евреем и несколько раз звал Иосифа пойти с ним наслужбу хотя бы в Йом-Кипур, Судный день, день искупления грехов и Высшего суда,когда многие даже нерелигиозные евреи приходят в синагогу послушать Кол Нидрей– еврейскую молитву всепрощения. «Бродский, – пишет Людмила, – пожимал плечамии говорил, что ему неинтересно и не надо: "Я, Витя, со своим ощущением
