Страницы Миллбурнского клуба, 4 - страница 134

Удивительна и другая история, рассказаннаяЛюдмилой Штерн. Весной 1995 года Людмила уговорила Бродского поехать свыступлениями по Америке. В некоторых городах были арендованы залы в синагогах.Многие синагоги в Америке сдают свои залы для светских мероприятий. Увидевсписок снятых залов, Бродский резко сказал: «Никаких синагог, пожалуйста. Всинагогах я выступать не буду». Уговорить его не удалось. Устроители потерялидовольно много денег.

Загадочным (это определение Людмилы Штерн,знавшей Бродского с младых ногтей) было и отношение Бродского к Израилю. Его неединожды приглашал Иерусалимский университет для чтения лекций и выступлений свечерами. Ему предлагалось турне по шести израильским городам на великолепныхусловиях. Он даже не желал это обсуждать, каждый раз просто отшучиваясь.

Понимаю, что не все можно объяснить, но неисключено, что Бродский даже в малейшей степени не хотел, боялся, что егоприсутствие в синагоге, даже не на службе, а на встрече с читателями, или, темболее, в Израиле, даст повод говорить о его особости, о его еврействе. Емуважно было оставаться человеком мира. Даже близкие друзья не могли егоуговорить, что быть евреем и быть человеком мира – совсем не взаимоисключающиепонятия.

– Какое значение для вас имеет факт, что выеврей? Идентифицируетесь ли вы каким-то образом с этим наследством, с этойтрадицией? – спрашивают Бродского, и он отвечает:

«Я абсолютный, стопроцентный еврей,т.е. на мой взгляд, быть больше евреем, чем я, нельзя. И мать, и отец, и т.д, ит.д. ...Я думаю, что человек должен спрашивать самого себя прежде всего о том,честен ли он, смел, не лгун ли он – да? И только потом определять себя вкатегориях расы, национальности, принадлежности к той или иной вере. Если ужговорить, еврей я или не еврей, думаю, что, быть может, я даже в большейстепени еврей, чем те, кто соблюдает все обряды. Я считаю, что взял из иудаизма– впрочем, не столько считаю, сколько это просто существует во мне каким-тоестественным образом – представление о Всемогущем как существе совершенносвоевольном. Бог – своевольное существо в том смысле, что с ним нельзя вступатьни в какие практические отношения, ни в какие сделки».

В одном интервью – стопроцентный еврей, а вдругом:

«...Я, в сущности, до конца неосознавал себя евреем. ...Если вы живете в контексте тотального атеизма, нестоль уж важно, кто вы – еврей, христианин или не знаю, кто еще. В каком-тосмысле мне это помогало забыть свои исторические и этнические корни...»

Следующее интервью, и опять возвращение ксвоей «стопроцентности»:

«...С течением лет я чувствую себя кудабольшим евреем, чем те люди, которые уезжают в Израиль или ходят в синагоги.Происходит это оттого, что у меня очень развито чувство высшей справедливости.И то, чем я занимаюсь по профессии, есть своего рода акт проверки, но только набумаге. Стихи очень часто уводят туда, где ты не предполагал оказаться. Так чтов этом смысле моя причастность… не столько, может быть, к этносу, сколько к егодуховному субпродукту, если хотите, поскольку то, что касается идеи высшейсправедливости в иудаизме, довольно крепко привязано к тому, чем я занимаюсь.Более того, природа этого ремесла в каком-то смысле делает тебя евреем,еврейство становится следствием. Все поэты по большому счету находятся впозиции изоляции в своем обществе».

Тут Бродского и спросили, как он относитсяк строчке Цветаевой «Все поэты – жиды…»

«...Именно поэтому она так сказала.Ремесло обязывает. Или ты просто плохой ремесленник. ...Их ситуации непозавидуешь. Они изгнанники. Они не нужны. Отчужденные... Русская литератураизрядно проперчена еврейским присутствием. Как минимум пятьдесят процентов изтех, кто в этом веке считал себя поэтом, были евреями. ...Говоря коротко, этопроисходит оттого, что мы народ Книги. У нас это, так сказать, генетически. Навопрос о том, почему евреи такие умные, я всегда говорил: это потому, что у нихв генах заложено читать справа налево. А когда ты вырастаешь и оказываешься вобществе, где читают слева направо… И вот каждый раз, когда ты читаешь, тыподсознательно пытаешься вывернуть строку наизнанку и проверить, все ли тамверно».

Как это блестяще, емко и исчерпывающеподмечено! Но вот новое интервью, и на вопрос о самоидентификации Бродскийотвечает несколько иначе:

«Я... всегда старался, возможносамонадеянно, определить себя жестче, чем то допускают понятия "раса"или "национальность". Говоря иначе, из меня плохой еврей. Надеюсь,что и плохой русский. Вряд ли я хороший американец. Самое большее, что я могу осебе сказать: я есть я, я писатель».

«Я есть Я!» Вам это ничего не напоминает?

Откуда этот клубок противоречий ипарадоксов, самоуверенности и сомнений, глубочайших мыслей и непонятныхглупостей, широких знаний и не менее широких незнаний – и все это по имениИосиф Бродский? Самый простой ответ – таким мама родила. Каким же?

В четыре года мать научила его читать.Казалось бы, замечательный и смышленый мальчик. Но в школе возникли серьезныепроблемы. «Из всех эмоций, переполнявших меня, – вспоминает Бродский, – я помнютолько отвращение к себе за то, что я слишком молод и многому позволяюуправлять собой». Мальчика заставляли делать то, что было для него совершенночужеродным, что он просто не мог воспринимать. Физика и химия явилисьнепреодолимыми препятствиями. Детский протест выражался плохим поведением. «...Меняв пятом или шестом классе несколько раз пытались исключить из школы заповедение». Когда он остался в седьмом классе на второй год, его перевели в