Страницы Миллбурнского клуба, 3 - страница 108

В Мурте мы узнали об июньском восстании вГДР и о его подавлении. 10 июля объявили об аресте Берии, и это было совершеннонеожиданно. У нас не было фактов, чтобы считать Берию хуже или кровавее других.Когда Берия сменил Ежова в конце 1938-го, массовые репрессии заглохли, и ондаже выпустил некоторых людей, кто еще не былприговорен. После войны он непосредственно не возглавлял карательный аппарат. ОКатынском расстреле мы тогда ничего не знали, а тем более о том, что личноБерия был его инициатором, написав Сталину записку-предложение, которая сейчасхорошо известна. Как не знали мы и того, что он был наиболее «либерален» послесмерти Сталина. Но было чувство, что он чрезвычайно опасен, и если он пробьетсяк единоличной власти, то возвращение к сталинизму вполне возможно. По-видимому,так считали и его товарищи по руководству. Википедия – в статье о Берии [39], без ссылки на источник – сообщает:

«...в июнеБерия официально пригласил известного писателя Константина Симонова и предъявил ему расстрельные списки 1930-х с подписьюСталина и др. членов ЦК... Хрущев опасался, что Берия рассекретит и представитобщественности архивы, где станет очевидным его (Хрущева) и других участие врепрессиях конца 30-х годов».

Я не знаю, как онмог скрыть собственную подпись, однако если это правда, то значит, что онготовил публичное разоблачение остальных, и это не могло иметь другой цели,кроме захвата единоличной власти.

Но – если бы егои его сотрудников арестовали за организацию необоснованных репрессий! А былиони, в «лучших» традициях сталинских процессов 30-х годов, обвинены, а потомосуждены за то, чего им и в голову не приходило делать: за шпионаж в пользуАнглии. И это-то было очевидно каждому, кто хоть что-то понимал в ситуации.Какой сигнал публике хотел послать усилившийся Хрущев? Можно было понять:возврат к старому.

Уезжали мы вместес Фаней в конце августа. Всегда было трудно купить билеты на поезд вКрасноярске. В 1952-м нам дали адрес латышской ссыльной семьи, которойразрешалось жить в городе, и они помогли нам с билетами. Мы пошли к ним и в1953-м, но соседка сказала, что их выслали в Канск – еще одно ужесточение.

Каково же было положение к1 сентября? Я думаю, что хуже, чем 1 июня. Мы наблюдали подавление восстания вГДР, арест Берии с явно ложными обвинениями, и пока у нас нет причин считатьсобытие положительным. Мы не знаем о новых освобождениях, Збарские и оба моихдяди сидят, ссыльных стало больше, а не меньше, их режим не облегчен; тех изних, кто жил в Красноярске, выслали в глубину края. Геллер и Некрич сообщают,что четыре тысячи человек были освобождены в 1953-м, но это – капля в море.Единственное положительное изменение: кажется, к этому времени пересталиприходить стандартные отказы на заявления о пересмотре – просто нет ответов.Нам с сестрой не удалось уговорить отца написать заявление. Не раньше 18 марта 1954 года он напишет письмо ПредседателюПрезидиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову:

 «... В 1938 г. меня арестовали ипредъявили обвинение, что я являюсь членом организации “Мизрах”. Несмотря намучительные допросы, ... я себя виновным ... не признавал, т. к. это былодействительно неправдой. На самом деле, единственным моим преступлением было тообстоятельство, что я был сыном раввина и зятем раввина, и только на этомосновании... следователь строил свои предположения, что я “должен антисоветскимыслить” ... Неужели полная необоснованность обвинения может стать в правовомгосударстве основанием для бессрочности наказания? Неужели 16-ти лет тяжелойжизни, лишения семьи, родных, общества и всего того, что дорого нормальномучеловеку, недостаточно, чтобы искупить мое происхождение сына/зятя раввина,даже если согласиться, что это было преступлением?

 Я всегда жил и продолжаю жить жизньюмаленького рядового человека, люблю свою семью, свою работу. Превратить меня вопасного политического противника – по меньшей мере смешно, к тому же, какуюопасность 60-летний больной старик может... представлять для могучей Советскойвласти. Кому это нужно, чтобы я и моя семья продолжали ни за что так страдать.Прошу разрешить мне вернуться к моей семье».

Книги и театр

История будетнеполной без рассказа о культурной жизни, хотя я не вполне уверен, к какомуточно году относится то или иное воспоминание. Культура существовала и многозначила для нас. Не помню, чтобы я был хоть на одном «живом» концертеклассической музыки до студенческих лет. Постоянно включенное радио служило неоценимымисточником. Кажется, у нас был патефон. В Большом театре властителями дум былитеноры Лемешев и Козловский, и соперничество их приверженок (всегда – женскогорода) – «козловитянок» и «лемешисток» – было притчей во языцех: рассказывали,что они могли и подраться около Большого театра; наверно, это были люди, укоторых не было больших проблем. Мама была непреклонной «лемешисткой», япредпочитал Козловского. Мама считала каждый грош, наручных часов у меня небыло до окончания школы, но она очень старалась выделить какие-то деньги натеатр, особенно для меня. Только сейчас я понимаю, что это желание было частьюнесломленного духа, частью сопротивления, если угодно, частью способа выжить.

Билеты вБольшой театр, если у вас не было блата или денег для спекулянтов, покупалисьтак: их продавали в кассе около детского театра на следующую декаду 6, 16 и26-го числа каждого месяца. Уже за сутки начинала образовываться тысячная