Медведь и соловей - страница 59
— Я… ходила на могилу матери, — спешно сказала она. — Дуня попросила меня помолиться там за них обеих. Там было проще. В тишине.
Ее отец устал больше, чем когда — либо.
— Хорошо, Вася, — сказал он, вернувшись к охотничьему ножу. — Но плохо уходить одной без слов. Это пустило сплетни среди людей, — тишина. Вася заламывала руки. — Мне жаль, дитя, — добавил он мягче. — Знаю, Дуня была тебе как мать. Она дала тебе что — нибудь перед смертью? Вещицу? Побрякушку?
Вася замешкалась. Дуня запретила говорить. Но это был его подарок. Она открыла рот…
В дверь ударили, и мужчина ворвался и рухнул, наполовину замерзший, к их ногам. Петр тут же вскочил на ноги, миг тишины миновал. Кухню заполнили крики потрясения. Борода мужчины гремела льдом от дыхания, его глаза смотрели поверх красных щек. Он дрожал на полу.
Петр знал его.
— Что такое? — осведомился он, схватив дрожащего мужчину за плечо. — Что случилось, Николай Матвеевич?
Мужчина молчал, сжимался на полу. Когда они сняли его варежки, оказалось, что его руки замерзли, как ледяные когти.
— Нужна горячая вода, — сказала Вася.
— Нужно, чтобы он заговорил как можно скорее, — сказал Петр. — Его деревня в двух днях пути. Не знаю, что привело его сюда в середине зимы.
Вася и Ирина час растирали руки мужчины и ноги, лили горячий бульон в его горло. Даже когда его силы вернулись, он лишь прижимался к печи, хрипя. Он поел, глотая горячие куски. Петр подавлял нетерпение. А потом гонец вытер рот и со страхом посмотрел на боярина.
— Что привело вас сюда, Николай Матвеевич? — осведомился Петр.
— Петр Владимирович, — прошептал мужчина. — Мы умрем.
Петр помрачнел.
— Две ночи назад загорелась наша деревня, — сказал Николай. — Ничего не осталось. Если вы не сжалитесь, мы умрем. Многие уже умерли.
— Пожар? — сказал Алеша.
— Да, — сказал Николай. — Искра из печи, и вся деревня загорелась. Дул плохой ветер, слишком теплый для зимы. Мы ничего не могли поделать. Я ушел, как только мы смогли выкопать выживших из пепла. Я слышал их крики, когда снег касался их кожи. Лучше бы они умерли. Я шел день и ночь — и какую ночь — с ужасными голосами в лесу. Казалось, крики преследовали меня. Я не посмел остановиться, боясь замерзнуть.
— Это было храбро, — сказал Петр.
— Вы поможете нам, Петр Владимирович?
Повисла долгая тишина. Вася думала, что он не может уехать сейчас. Но она знала, что скажет ее отец. Это были его земли.
— Мы с сыном поедем с вами завтра, — мрачно сказал Петр. — И мы возьмем столько людей и зверей, сколько сможем.
Гонец кивнул. Его взгляд был далеким.
— Спасибо, Петр Владимирович.
* * *
Следующий рассвет был бело — голубым. Петр приказал седлать лошадей с первыми лучами. Те, кто не ехал, привязывали снегоступы к ногам. Зимнее солнце холодно сияло. Большие облака вырывались из ноздрей лошадей, словно пар змея, и сосульки висели на их подбородках. Петр забрал у слуги поводья Бурана. Конь вытянул губу, тряхнул головой, звеня сосульками.
Коля присел в снегу и смотрел в глаза Сереже.
— Я хочу с тобой, отец, — просил мальчик. Его волосы упали на глаза. Он привел своего коричневого пони и надел на себя все, что мог. — Я уже большой.
— Ты еще не такой большой, — сказал Коля тревожно.
Ирина выбежала из дома.
— Идем, — она взяла мальчика за плечо. — Твой папа уезжает. Не мешай.
— Ты девочка, — сказал Сережа. — Что ты знаешь? Прошу, папа.
— Вернись в дом, — сказал Коля уже строже. — Уведи пони и слушай тетю.
Но Сережа не слушал. Он взвыл и убежал, распугав лошадей, за конюшню. Коля потер лицо.
— Он вернется, когда проголодается, — он забрался на спину лошади.
— Господь с тобой, братец, — сказала Ирина.
— И с тобой, сестра, — сказал Коля. Он сжал ее ладонь и отвернулся.
Холодная кожа скрипела, пока люди снаряжали конец, проверяли снегоступы. От пара их дыхания становилось все больше сосулек в их бородах. Алеша стоял на краю двора, на его лице был хмурый вид.
— Ты должен остаться, — сказал ему Петр. — Кто — то должен присмотреть за твоими сестрами.
— Я вам понадоблюсь, — сказал он.
Петр покачал головой.
— Я буду спать спокойнее, если ты будешь сторожить моих девочек. Вася буйная, Ирина хрупкая. Лешка, держи Васю дома. Ради ее блага. В деревне плохие настроения. Прошу, сын мой.
Алеша без слов качал головой. Он больше не спрашивал.
— Отец, — сказала Вася. — Отец, — она появилась у головы Бурана, напряженная, черные волосы выделялись у белого меха ее капюшона. — Вы не должны ехать. Не сейчас.
— Я должен, Васечка, — сказал утомленно Петр. Она уже молила ночью. — Это мои земли, мой народ. Попытайся понять.
— Я понимаю, — сказала она. — Но в лесу зло.
— Времена злые, — сказал Петр. — Но я их хозяин.
— В лесу мертвецы, и они ходят. Отец, лес опасен.
— Бред, Вася, — рявкнул Петр.
«Матерь божья. Если она скажет об этом в деревне…».
— Мертвые, — сказала Вася. — Отец, вам нельзя ехать.
Петр схватил ее за плечо так, что она вздрогнула. Вокруг его люди суетились и ждали.
— Ты уже взрослая для сказок, — прорычал он, пытаясь вразумить ее.
— Сказок! — сдавленно вскрикнула Вася. Буран вскинул голову. Петр крепче сжал поводья жеребца и успокоил коня. Вася оттолкнула руку отца. — Ты видел разбитое окно отца Константина, — сказала она. — Нельзя покидать деревню. Отец, прошу, прошу.
Мужчины не слышали всего, но уловили достаточно. Их лица были бледными за бородами. Они смотрели на дочь Петра. Многие поглядывали на его жену или детей, маленьких на фоне снега. Их не остановить, если глупая дочь продолжит.
